Однако это ничуть не смущало Густава.

– Брось ты! Он упивается своей ревностью.

И в самом деле, Шпицхирн заметил, что Менле жаждал все новых и новых доказательств, скрупулезно вникая во все детали встреч супруги на стороне. Что это? Извращенная реакция мазохиста? Такое известно в психологии, речь идет о своего рода замещении, удовлетворении собственных желаний за счет другого. Может быть, это? В комбинации с самоистязанием? И чего только не сыщешь в неведомых закоулках человеческой души, даже если это душа строительного магната и мультимиллионера. Менле требовал фотоснимков.

– Ни за что! – отрезал Густав. – Я ее знаю, она и слышать не захочет о том, чтобы сниматься в чем мать родила. Но он ошибался – несмотря ни на что, Густав плохо знал свою пассию. Стоило ему лишь намекнуть, как Беатрикс тут же стащила с себя платье. Это произошло в парке замка в Вюрцбурге. В парке было полно гуляющих, день стоял теплый, солнечный – а Беатрикс как ни в чем не бывало расположилась в обнаженном виде у фонтана, позируя Густаву. Не успели люди опомниться, как все было готово и Беатрикс оделась. Более того, эта женщина, оказывается, была прирожденной эксгибиционисткой… В замке Нимфенбург в Каменном зале, в Старой пинакотеке, на живописном кладбище Зюдлихер… Временами Густаву приходилось чуть ли не силой надевать на нее платье. Потом у нее возникло новое увлечение: езда в голом виде в автомобиле. И Беатрикс хохотала, наблюдая, как водители магистральных грузовиков, выпучив глаза, едва не сваливались в кювет, заметив ее. Густав щелкал фотоаппаратом, а восторгу Менле не было границ.

В последней главе, которую я читал и, между прочим, так и не дочитал до конца, описывалась драматичная сцена, возможно, предварявшая роковой финал. Как раз на этом месте по поездному радио объявили, что мы прибываем на станцию, где мне предстояло пересесть в другой поезд. И я положил книгу рядом с собой на сиденье, чего делать, конечно, не следовало. И только в следующем поезде сообразил, что книга небось едет в другом направлении…

Упомянутая мной сцена, которую я намерен описать, произошла в новой квартире манекенщика Густава… Какую фамилию мы ему подобрали?

– Куперц, – напомнил герр Бесслер.

– Значит, в новой и расположенной в пентхаусе квартире, снять которую позволили щедрые финансовые вливания Менле. Герр Куперц был навеселе. В виски уже более не было недостатка, а он пристрастился к этому напитку, еще рекламируя его, когда получал пару ящиков в порядке натуральной оплаты. И Густав напился, но не до помрачения рассудка, а как опытный пьяница, знавший, как растянуть блаженство. Что ничуть не мешало ему упаковывать чемоданы для предстоящей поездки в Неаполь. Беатрикс сочинила для супруга слезливую историю о внезапно занемогшей подружке, которую ей обязательно нужно проведать. Менле сделал вид, что поверил. На самом же деле он уже располагал соответствующей информацией Шпицхирна и с нетерпением дожидался – как Шпицхирн сообщил Густаву – новой фотосерии, обещавшей быть ничуть не менее увлекательной, чем предыдущие: голенькая Беатрикс на застывшей лаве с Везувием на заднем плане.

Густав, напевая, бросал в раскрытый чемодан предметы туалета, когда явился Шпицхирн.

– Я пять раз звонил, – раздраженно бросил частный детектив, когда Густав открыл ему. – Оглох от собственного блеяния?

Тот как ни в чем не бывало продолжал насвистывать бравурный шлягер в народном стиле.

– Может, все-таки выслушаешь меня?

– Валяй.

– Ты никуда не едешь.

– С чего бы это?

– Не едешь, и все. Вы с ней не поедете ни в Неаполь, ни вообще куда-либо.

– Почему?

– Потому что теперь мне поручено устранить тебя.

Густав в одну секунду протрезвел.

– Прости, – смешался Шпицхирн, – вероятно, мне следовало как-то по-другому сообщить тебе об этом. Прости, что огорошил тебя. Не рассчитывал, что ты будешь выпивши.

Густав, держась за спинку тахты, присел в кресло.

– Ты должен убить меня?

– Не дергайся, я все рассчитал. Не это меня сейчас волнует. Сам пойми: в один прекрасный день Менле опостылят эти игры, он подаст на развод, и мы снова окажемся на бобах. Видео, где Беатрикс с бокалом шампанского в руке скидывает с себя одежду… Впрочем, что мне тебе объяснять? Старик утащил кассету к себе в кабинет, заперся – это я сумел вытянуть из его секретарши. Плохой был бы из меня частный детектив, если б я не подстраховывался. Так вот, восемнадцать раз! Говорю тебе, восемнадцать раз он прокрутил эту кассету. Секретарша узнала об этом, незаметно нажав кнопочку телекома.

– Восемнадцать раз?! – не поверил Густав.

– Восемнадцать.

– Это уже извращение, – вздохнул Густав.

– Ну, знаешь, никто не гарантирован от сумасшествия, в том числе и строительный воротила.

Густав вздрогнул:

– Сумасшествия? Так ты не шутил, когда сказал, что должен меня завалить?

– Ты вполне протрезвел?

– Я как стеклышко.

– Так вот: я должен тебя ликвидировать.

Густав судорожно сглотнул.

– Миллион, – полушепотом произнес частный детектив.

Густав сглотнул еще раз, потом другой, третий. И пожелтел, как лимон.

– Наличными, – уточнил Шпицхирн.

Теперь физиономия Густава приобрела зеленоватый оттенок.

– И никакого налогообложения – черный нал! Густав посерел.

– Нет на свете ни одного человека, сказал он мне, которого он бы так ненавидел – это глубокая, ни с чем не сравнимая, жуткая ненависть к тебе. Он не может от нее избавиться, день и ночь она терзает его. Он встает ночью, прочитывает отчет за отчетом, потом включает видеомагнитофон. Потом возвращается в спальню, весь в поту, смотрит, как его Беатрикс безмятежно спит…