Вчерашняя резкая реакция Мередит тоже вполне предсказуема и понятна… И все же выслушивать от нее обвинения было обидно. Маркби даже пожалел, что позвонил ей и предложил пожить в доме у Лоры, пока сестры с семьей не будет. Он рассчитывал, что они побудут немного вместе и насладятся общением. А что вышло? Ссора и обмен колкостями. Наверное, вчера он повел себя глупо. Зачем было так уж рьяно защищать Лакстона? Но дело не только в лондонце. Мередит не по душе сама его работа, она так и заявила, и Маркби понял: она говорит серьезно. Она никогда не смирится. Рейчел, его бывшая жена, тоже не была в восторге от его профессии, правда, по совершенно другим причинам.

Рейчел хотелось другой жизни, не той, какую Маркби мог ей предложить. Он, если так можно выразиться, подрезал ей крылья, не давал вести светскую жизнь, принимать гостей, развлекаться по вечерам. На суть его работы ей было наплевать. Рейчел бесилась из-за другого: его часто неожиданно вызывали на задание, отчего срывались приглашения в гости, званые вечера и прочее, и ему приходилось работать, а не отдыхать в кругу семьи. Плюс к тому — необъяснимая, по ее мнению, одержимость садоводством и комнатными растениями. В свободное время Алан предпочитал копаться в саду в старом свитере, а не развлекать гостей интересной беседой. В общем, Рейчел не выдержала. Она поняла: чтобы вести ту жизнь, какую она хочет, ей нужен другой муж. Как только Рейчел все поняла, она тут же подала на развод.

Откровенно говоря, Маркби не слишком огорчился. Даже наоборот, испытал облегчение. Он к тому времени тоже понял, что их брак был ошибкой. Просто он не был сторонником резких действий и продолжал бы жить с Рейчел и дальше без взаимопонимания. Рейчел же не ведала колебаний.

Маркби не тосковал по бывшей жене. Зато он тосковал по Мередит, когда ее не было рядом. Знай он, что сегодня им предстоит расстаться с Мередит навеки и он ее больше никогда не увидит…

Маркби почувствовал тупую боль в груди — такого с ним не случалось уже давно, лет с двадцати. Может, позвонить ей? Нет, не стоит. Наверное, сегодня она не захочет с ним даже разговаривать. Он не винил ее за все, что она ему наговорила. Мередит предельно честна и откровенна; отчасти именно поэтому он так восхищался ею. Она старается рассуждать по справедливости. Маркби понимал, что низко упал в ее мнении. И все из-за Лакстона! В нем снова вспыхнул гнев. Во всем виноват Лакстон, которого он так рьяно защищал, не желая пачкать мундир! Лакстон подорвал доверие к Маркби со стороны горожан и сельских жителей. Теперь под угрозой не только его дружба со старыми знакомыми-фермерами, но, что хуже всего, будущее их отношений с Мередит.

Маркби от всей души пожелал старшему инспектору Лакстону, чтобы того навеки замуровали во французском гипер-маркете, которым тот так восхищается.

Утро пятницы не способствовало хорошему настроению. Мередит мрачно смотрела в окно. Небо было сплошь затянуто облаками, дул резкий ветер. Если верить утренним сводкам погоды, к середине дня ожидался шквалистый ветер. Наступила Страстная пятница, день печальных мыслей. Она поссорилась с Аланом. Если погода не наладится, на Пасху будет лить проливной дождь.

Даже букет цветов, составленный Лорой, как будто поддался ее унынию. Цветы начали увядать. Ирисы опустили головки, а желтые лепестки нарциссов пожухли. Мередит поменяла воду в вазе, бросила туда таблетку аспирина, подрезала стебли и понадеялась на лучшее. Тюльпаны и фрезии выглядели неплохо. Жаль, что ее печаль не устранишь аспирином!

К ней заглянула Сюзи; на соседке был желто-зеленый спортивный костюм.

— Вот так так! — воскликнула она с порога. — Ну и холодина! — Она сообщила Мередит, что они с Кеном на Пасху собрались съездить в Шотландию. Сказала она это так, словно Шотландия была деревней неподалеку отсюда.

Мередит ответила: к тому времени, как соседи вернутся, ее тут, скорее всего, уже не будет. Сюзи расчувствовалась и тут же пригласила их с Аланом на ужин. Мередит стало еще хуже. Она пробормотала: по вечерам Алан чаще всего бывает занят. И все равно придется передать ему приглашение, которое, учитывая все обстоятельства, пришлось совсем некстати.

Мередит надела пальто и отправилась в город. Когда она была маленькой, на Страстную пятницу все магазины обычно закрывались. Ну а сейчас почти все открыты. Не работает только пара мелких лавочек, видимо, принадлежащих местным жителям. На улицах куча народу; все, надрываясь, тащат полные сумки продуктов. Так всегда бывает в преддверии общенациональных выходных. Люди делают запасы, как будто готовятся к долгой осаде. Мередит тоже решила на всякий случай купить к воскресенью курицу. Интересно, придет ли Алан ее проводить? Они могли бы вместе пообедать… правда, хозяйка из нее никакая, и курица, скорее всего, выйдет просто несъедобной.

Вдруг она заметила на Хай-стрит нечто необычное. Полицейский перекрыл движение; на тротуарах скапливались кучки зевак. Вглядевшись поверх чужих голов, Мередит увидела, что по шоссе в центр города движется длинная процессия. Ее возглавляли двое молодых людей, которые несли грубый деревянный крест. Один был одет обычно, зато другой… Мередит с удивлением узнала Барри в мотоциклетной кожаной куртке. Наверное, его завербовали насильно, но, даже если он и не собирался участвовать в шествии, вид у него был сравнительно бодрый. За ними шагали отец Голланд в сутане и стихаре и представитель другой церкви — как будто баптист. За священнослужителями шел хор. Хористы брели нестройными рядами, шелестя листками с текстами церковных гимнов. За хористами тянулась длинная вереница прихожан.

Заметив стоящую на тротуаре Мередит, отец Голланд радостно помахал ей рукой и зычно прокричал:

— Присоединяйтесь к нам!

Мередит влилась в толпу; кто-то сунул ей в руку листок со словами гимна. Вскоре процессия добралась до церкви, и началась объединенная служба.

Стоять на одном месте в то ветреное утро было холодно. Мередит поежилась и плотно скрестила руки на груди. Крест внесли на крыльцо; низкорослый Барри, чтобы лучше видеть все происходящее, взобрался на ближайшее надгробие. Тщедушный паренек со сморщенным личиком смахивал на эльфа или гнома. Почти рядом с ним со стены колокольни сбегала старинная водосточная труба, увенчанная головой смеющейся горгульи в капюшоне. Хотя Барри и горгулью разделяла тысяча лет, они были ужасно, просто сверхъестественно похожи, как если бы к каменной голове вдруг приделали тело и она спрыгнула с колокольни.