В нестерпимой жаре навязчивый аромат фруктов, пряностей, жареного мяса, смешанный со зловонием, исходящим от людей, животных, даже от самой земли, напоминал об ужасах преисподней. Конрад жадно вдохнул свежий морской ветер, чудом пробившийся сквозь это адское смешение запахов, и с удивлением заметил, что вокруг стало быстро темнеть. Солнце превратилось в плоский бурый диск на ржаво-рыжем небе и погасло. Из наступившей тьмы и тишины мальчика вывела тяжёлая пощёчина, за которой последовала вторая, не менее ощутимая. Дингер довольно потёр руки.

— Видел бы ваш отец, как я обращаюсь с его наследником! Старика хватил бы удар!

Конрад с удивлением обнаружил, что стоит, прильнув к Хооге и крепко держась за его камзол. Колени подгибались, голову покалывали ледяные иглы. Мальчик отстранился, пробормотав извинение.

— Пора возвращаться, — сказал Хооге. — Думаю, нас уже ждут.

Феррара стоял на пристани. Гребцы собрались возле шлюпки.

Отчалили.

— Что это вашу светлость так развезло на рынке? — тихо спросил Дингер, наклонившись к Конраду. — В море вам было худо, теперь и на суше не лучше? Корабль стал домом родным? Ничего, скоро двинемся в обратный путь. Будут вам опять и штормы, и мерзкая бурда, от которой крысы отворачиваются.

Хооге истолковал обморок Конрада как следствие истощения и вечером угостил своих спутников обильным ужином, после которого они долго приходили в себя. Не только Конрад отвык от берега и сытной пищи.

— Благодаря вам, дитя, я умру раньше времени, — пожаловался Феррара, добравшись, наконец, до желанной постели. — Разве можно столько есть? Этот Хооге просто чудовище, соблазнитель. Откуда он взялся на мою голову?

Конрад улыбнулся. Тяжесть в желудке нисколько не мешала ему чувствовать себя очень уютно под воздушным, изумительно красивым шёлковым покрывалом, купленным в Смирне. Он смотрел, как мерно качается под потолком на цепи потушенный фонарь и скользит по переборке полоска лунного света.

Корабль — дом родной? Временами Дингер бывал удивительно проницательным или, может быть, просто хорошо знал своего младшего хозяина. В море Конрад мечтал о береге, и лишь оказавшись в чужом, ярком, неопрятном городе, понял, что успел полюбить маленькую тесную каюту на "Вереске", где прожил бок о бок с Феррарой три месяца.

Утром выяснилось, что ночью сбежали двое негров — бывших берберских рабов. Пока перепившаяся команда "Вереска" спала, они спустили на воду маленькую шлюпку. Большую парусную взять не решились. Как видно, в их планы не входило длительное путешествие в обществе друг друга.

Побег матросов удивил Феррару и Хооге и заставил задуматься о дисциплине. Вахтенных, проглядевших беглецов, наказали, хоть и не слишком сурово.

Конрад не понимал причины беспокойства, охватившего его наставника из-за сбежавших негров. Двумя плохими матросами меньше — не велика потеря. Пропажу шлюпки он считал более неприятным событием.

Ферраре вспомнилось собственное бегство на шхуне Годсхалка в компании Хасана. Теперь эта давняя история повторилась с другими участниками, и он благодарил Бога за то, что негры ограничились кражей шлюпки, не прикончив никого напоследок. Однако их удачный побег мог послужить примером для других членов экипажа. Кроме того, Феррара боялся, что на берегу эти двое что-нибудь натворят, попадутся и расскажут, как освободились из алжирского плена и на каком судне прибыли в Смирну, но Бог миловал бывших рабов и их спасителей.

В Амстердам "Вереск" возвращался вместе с караваном. Погода наладилась, даже в Атлантике было относительно тихо. Морская болезнь почти не досаждала Конраду. Он окончательно помирился с Дингером. Австриец вёл себя на удивление прилично, изображая образцового слугу, но Ферраре не давало покоя дурное предчувствие. Он подозревал, что Дингер проболтался о них с Конрадом. По тому, как держал себя с ними Хооге, было невозможно определить, посвящён ли он в тайну своего компаньона и его мнимого сына. Только перед самым прибытием в Амстердам новый капитан "Вереска" предъявил права на спасённое им судно. Беседовал он с Феррарой наедине. Конрад и Дингер поднялись на палубу. Мальчик видел, что слуга чем-то обеспокоен, но не догадывался, что это связано с Хооге.

— Сегодня переберусь от вас на своё старое место, — словно бы невзначай бросил Дингер. — Надоело спать, как собаке, на полу.

Возвращаться в каюту вместе с хозяином он не захотел, сказав, что ещё покурит. Конрад ушёл с палубы один. Феррара сидел, тяжело облокотившись на стол и обхватив голову руками. Хооге уже покинул его. Недопитая бутылка и два кубка на столе напоминали о том, что судовладелец только что принимал гостя.

— Вот и конец, дитя, — устало произнёс Феррара. — Хооге знает о нас с вами всё. Дингер рассказал ему, кто вы и как очутились в Голландии.