— Вы, конечно, могли обознаться, но лучше нам с вами не испытывать судьбу. С меня хватило берберов. Я отвезу вас на корабль. Побудете там несколько дней. Убежище не самое надёжное, но здесь вам оставаться опасно.

После завтрака Феррара спустился в комнату для посетителей — к нему приехал Хооге. Конрад пошёл переодеваться и собирать вещи. У него не было дурного предчувствия. Ни малейшего. Ему не хотелось возвращаться на "Вереск". Постоянная качка, голод, вонь и грязь, крикливые грубые люди, шум и суета днём и ночью — менее всего он желал испытать всё это вновь.

Он долго одевался, посматривая на себя в зеркало и стараясь привыкнуть к своему изменившемуся отражению. Вся его одежда была ему коротка и чересчур просторна. Наконец в ворохе вещей он выбрал тёмно-серый костюм, сшитый перед отплытием в Смирну. Неопрятный вид, настороженное выражение глаз и болезненная худоба не сочетались с дорогим нарядом. Конрад скорчил презрительно-брезгливую физиономию своему зеркальному двойнику, похожему на нищего, ограбившего мальчика из хорошей семьи. Пан Мирослав разочаровался бы, увидев своего наследника…

Сложив на кровати те вещи, которые ещё кое-как мог носить, Конрад небрежно побросал остальные в сундук, где хранилась его одежда, захлопнул крышку и выглянул в окно. На набережной никого не было. Он прошёлся взад-вперёд по комнате. Ему казалось, что Хооге очень уж долго беседует с Феррарой.

— Когда будешь уходить отсюда, возьми с собой мой медальон, — сказала мать.

Конрад ощутил её присутствие так ясно, словно она внезапно обрела живую плоть. Крест и медальон он снимал лишь дома перед сном, но в это утро забыл их надеть. Едва он успел исправить эту оплошность, явился лакей и попросил его спуститься в комнату для посетителей.

То было самое большое помещение в доме — квадратный зал с шахматным полом и скромным количеством мебели. В центре стоял низкий стол под гобеленовой скатертью и пара стульев с высокими спинками. При необходимости лакей приносил из других комнат стулья по числу гостей. На стене напротив входной двери висел сельский пейзаж с мельницей и луной, отражающейся в реке. Камин в этой комнате был большой, как в старинном замке. Его полку украшали двухъярусный канделябр и расписное фарфоровое блюдо.

У Феррары часто бывали гости, поэтому в комнату для посетителей Конрад почти никогда не заглядывал. Он сбежал по лестнице и распахнул дверь, уверенный, что Хооге ушёл. Но Феррара был не один. Конрад остановился на пороге. Из-за стола навстречу ему поднялся Светелко и церемонно поклонился, придерживая эфес шпаги. За три года паж пана Мирослава очень мало изменился внешне, чего нельзя было сказать о мальчике, ради которого он приехал в Амстердам. Воспитание не позволило Светелко каким-либо образом выразить удивление, но Конрад смутился, почувствовав, что разочаровал гостя.

— Я прибыл по поручению его сиятельства… — Речь Светелко была аристократически изысканной, как его наряд из светло-коричневой тафты. Ничего лишнего. Он сообщил, что пан Мирослав находится в добром здравии и желает видеть своего наследника в Хелльштайне.

Конрад испуганно взглянул на Феррару. Тот чуть заметно кивнул в ответ. Понять его было нетрудно. Ограбленный и обнищавший амстердамский судовладелец не мог соперничать с могущественным чужеземным вельможей из-за мальчика, к которому, вероятно, успел привязаться, но содержать его не имел средств. И всё же во взгляде хозяина дома промелькнуло что-то, очень похожее на ободрение, вновь наполнившее яркими красками мечты Конрада о Венеции.

— Его сиятельство поручил мне передать вам это, — сказал Светелко, взяв со стола обитую бархатом шкатулку с золотым вензелем. — Вещь, находящаяся здесь, принадлежала вашей матери.

От любопытства Конрад едва не забыл о хороших манерах. Ему не терпелось схватить подарок и заглянуть внутрь, но он вовремя опомнился. В четырнадцать лет следовало бы наконец-то научиться сдерживать свои чувства и желания!

Не спеша, со всеми положенными по этикету церемониями он принял шкатулку из рук гостя и открыл её. На синей бархатной подушечке лежала большая золотая брошь, украшенная аметистами различных оттенков от нежно-розового до густо-фиолетового. Пока он их рассматривал, Светелко поднёс к губам свисток для вызова слуг и коротко свистнул.

Входная дверь с шумом распахнулась. В комнату вошли двое парней с обнажёнными шпагами. Конрад безмятежно взглянул на незнакомцев, не понимая, что происходит. Феррара вскочил и схватил за горлышко пустую бутылку. Слуга, вошедший вторым, обернулся в его сторону, вскинув левую руку. В ней был пистолет. В просторной комнате с высоким потолком оглушительно грохнул выстрел, усиленный гулким эхом. Феррара повалился навзничь.

Конрад дико закричал, швырнул в лицо Светелко шкатулку и прыжком метнулся к камину. Через широкий дымоход можно было выбраться на крышу, но оглянувшись, мальчик понял, что не успеет это сделать. Схватив с полки тяжёлый канделябр, он замахнулся им, осыпал убийц свечами, и что есть силы ударил Светелко. Паж Мирослава выругался. Конрад неожиданно почувствовал воодушевление. С торжествующим воплем он бросился на пол, проехал на животе по скользким плитам мимо опешивших парней и влетел под стол, стянув скатерть со всем, что на ней стояло. Ему повезло, что только один из его противников был вооружён пистолетом, причём одноствольным. Светелко не хотел привлекать внимание к дому, устраивая пальбу. Он считал, что трёх шпаг достаточно, чтобы прикончить жильцов, не готовых к нападению.