Шрифт:
Тяжелой, все-таки, очень тяжелой, была голова. Измотанный, пьяный, пошел, сел за руль, Виталик. Сна не было и не могло быть. Убивать никого не хотелось…
***
Начальник поста слушал радио.
«Полем-полем-полем, свежий ветер пролетел.
В поле свежий ветер, я давно его хотел!
Мои мысли мои скакуны!
Словно искры летят в эту ночь…
Разрывая безумие ветров хмельных,
Эскадрон моих мыслей шальных!»
«Потемкин, – подумал начальник, – это же он – «эскадрон моих мыслей шальных!» Он ведь что мне сказал? «Реальное – дам!» Альфреда – вот кого даст!»
– Потемкина! – взял он «прямую» трубку.
– На выезде. Будет завтра, товарищ майор.
– Появится – срочно ко мне, с материалами по розыскным делам!
***
День у Потемкина круто пошел.
– Два момента, – увидел его, дежурный, – шеф тебя ждет, с вечера, с материалом, по ОРД!* (*Оперативно-розыскное дело)
– Хорошо, я понял. Стой! – поймал он рукав дежурного, – А второй момент?
– А второй – тебя ждут, на «Рено», в пять утра человек приехал.
– Кто такой?
– Чтобы я знал…
– Где «Рено»?
– У кафе.
– Виталий! – устало дремавшему за стеклом, постучал Потемкин.
– А? Это я, послушай…
– Ты извини, меня шеф вызывает, с материалом. Потом подойду.
«С моим!» – промелькнуло в мозгу, – Да постой! – прокричал, Виталик, – Мне надо сказать тебе…
– Позже, я подойду!
– Да, стой!
Потемкин, уже уходя, обернулся:
– Но, я же сказал, – голос был не совсем дружелюбным, – приду!
И ушел.
Виталик смотрел ему в спину:
– Шанс, господи, ты же убил свой шанс! – чуть не плакал Виталик.
Оставалось три дня. Приговор себе подписал Потемкин! Виталик хлопком вогнал ключ в замок зажигания. Бесшумный мотор у «Рено». Подпрыгнула, и заняла свое место в шкале на тахометре стрелка. Дошло, что Виталик «завелся». «Поеду, зачем мне теперь Потемкин? Поезд ушел!»
«А что бы сказал я, дурак, человеку? – готов был смеяться он сам над собой, – Потемкин, не трогай – за этим Лахновский! Бросай все– иди к нам!»
«Видит бог, – рассудил Виталик, – но я в твою жизнь не лез, Потемкин!»
***
Начальник поста читал внимательно и без вопросов. А отложив ОРД, глядя мимо Потемкина, думал.
– Ценю, что ты сделал, Потемкин. А почему так назвал «Мачете»?
– Среднее звено в цепи: тростник – мачете – сахар.
– Логично. А звучит сурово, не находишь?
– Зато верно.
– Ясно, а теперь давай вместе подумаем, здраво. Товар лицензионный – факт. Но ведь складируют у нас, и за пределы не вывозят. Тоже факт! Какие могут быть претензии, Потемкин? Не зря ли цепляемся к фирме?
– Но, кто цепляется, во-первых? Никаких проверок, никаких запросов – я ничем их не тревожил. А во-вторых: претензий к документам нет. С фактами -дело другое.
– Все-таки, вывоз?
– Думаю – вывоз. И догадываюсь как.
– Догадывайся. Но ОРД мы заводим без оснований! Нарушаем закон.
– Но, я работаю. Дам основания, дам, конечно!
– Не надо!
Потемкин смолк.
– Вопросы есть?
Начальник подождал.
– И хорошо, что нет. Давай здесь по нормальному сработаем, Потемкин. Дадим ДПС задание: пусть информируют о транспорте, проверим фирмы. А склады – они на территории – пусть райотделы займутся: У них есть ОЗЭПП – это их парафин. Зачем мы берем на себя эту тяжесть? Их территория – им и работать!
– Вы же знаете, чем их работа закончится?
– Это неважно. Пусть каждый займется своими делами. Задача их – пусть выполняют. И ответят за результат. И мы будем спать спокойно.
– «Трейд», если возня начнется, аренду сразу расторгнет и сахар вывезет. Брать надо только с поличным, на вывозе. И я возьму.
– Пусть расторгают, вывозят – и, слава богу, проблемы нет …
– И в другой траве выползет эта же, наша змея…
– Там пусть и выползет – это не наши, чужие проблемы. Ты с «Меркюри» поработал отлично Мало?
– Не мало. Но, где по ним уголовное дело?
– Решается этот вопрос… Все, я тебя выслушал. Теперь слушай ты – это приказ! Материал передавай в ОЗЭПП, по территориальности. Не возражай. Так надо! Все ясно?
– Все…
«Все то же солнце бродит надо мной, но и оно, не блещет новизной» – грустно процитировал Потемкин. Покурил, подумал: «До тех пор, пока не присмотрелся…». Конечно, солнце было не таким. Висело теперь в выцветающем небе – позднее, низкое солнце. Осень. Смотреть на него теперь было не больно. И щуриться солнце не заставляло, и не вызывало улыбки.