Шрифт:
– Да, ну конечно же – быть!
А в середине мужского, застольного, немногословия, Виталик заметил:
– Ты мне кивал, в прошлый раз, Сергеич, на настроение. А ведь вижу, сегодня ты сам посерьезнел.
– Да, есть, – согласился Сергеич, и выпил. – Так вот, – сказал он, отставляя рюмку, – ты должен, наверное, знать: я того, о котором ты мне говоришь все время -еще раз видел.
– Потемкина?
– Да, на «пятерке» бежевой.
– Что ты! И как, что он спрашивал?
– Ничего! Я его в поле видел. Проезжал и увидел. Проехал бы мимо – глупо. Я поздоровался…
– Все?
– Ну, да, все. А потом я был в Зорях, в России: а там, на подъеме, где мы фуры выводим, помнишь? Там тоже он был, с бабушкой разговаривал, которая у дороги живет…
– О чем?
– Да ты что, я бабулю допрашивать стану?
– Балда ты, Сергеич! Ты не стал бы – а он?
– Да нет. Не было. Слух бы прошел…
– Слух? Ты – деревня, Сергеич! Да он допросил. Допросил, понимаешь? Карга – не заметила этого, он же свое, что хотел – узнал!
– Ты думаешь?
– Я это знаю!
***
– Альфред Петрович, але?
– Да я слышу! Ты что, заболел опять?
– Нет, не заболел, но прошу… я прошу Вас, остановить, дней на десять, отправку.
– Ты что! У тебя с головой в порядке?
– Думаю, дело в том, Альфред…
– Каким местом, Виталик, думаешь?
– Ну-уу…
– Не рыпайся, жди, я тебе позвоню, – бросил Лахновский трубку.
Остановить Потемкина!
«Сопьюсь же я господи, мама, сопьюсь! – пятерней ткнул в висок и повел пальцы к затылку, Виталик, – Ох, тяжко мне, мама! Спал я с бедой. Все по-честному, мама, да ты не поймешь! Не я – жизнь меня загоняет в угол…»
Зла на Потемкина он не держит. «Славик – вот это, подлец! Потемкина, кстати, я не спросил, а он виски любит? Может, купить его лучше, за что убивать?»
Одно понимает Виталик: нельзя вербовать, потому что умом и сноровкой Потемкин мгновенно выдавит из обоймы Виталика. Шеф замечать перестанет Виталика – это каюк!
Но, надо сахар возить, делать дело, и отвечать за него…
Хмельная рука разрывает цепи. Секунда, и в ухо Виталика, легкой волной, полились гудки.
– Але! Мне Потемкина…
– Виталик? Потемкин на проводе…
– У-й, здорово! А это я, а ты виски любишь?
– Виски? Хороший напиток, Виталий!
Палец невольно, сам по себе, лег на рычаг в телефонном гнезде, и отключил Потемкина.
«Вот так!» – в ладонях лицо утопил Виталик…
О чем мог подумать Потемкин? Да, бог с ним…
«О, боже! – потянулась рука, разрывая пространство, к трубке, – Шеф!»
– Я слушаю, Альфред Петрович!
– Ты считаешь, что справишься в десять дней?
– Я справлюсь…
– Четыре дня! Ты понял? Четыре! Улаживай все. За четыре дня!
– Ох, нелюдь! – сказал, кладя трубку, Виталик.
«А если, – подумал он вдруг, – пока еще не натворил ничего Потемкин, может быть, предупредить его? Так, мол, и так, извини уж, подвинься, не суй в мое дело нос… Если что, я делиться буду. Иначе – ты сам понимаешь! Ты знаешь, кто в этом деле босс?»
Дым от Мальборо разъедал глаза. «Да уж, – запястьем сгоняя слезу, огорчился Виталик, – слишком у нас колокольни разные. Слишком они далеко друг от друга! Потемкин поймет меня?»
Психовал Виталик, давя сигарету в пепельнице: «Раскусит меня он, раскусит! И вместо спасибо, мне скажет – какой я есть ку! Он скажет!»
«Переживаю, – опять закурил Виталик, – не за себя – за того, как в песне поется – парня! О совести вспомнил… Да на фиг нужна она, в современной жизни!»
Спокойно курил Виталик, теперь спокойно. И те: в лесу, ночью, и эти переживания, были из-за Потемкина. Потемкин был виноват, как ягненок – лишь в том, что Альфред хотел кушать. А человек хуже волка – голодный всегда!
***
А ночью опять не мог спать Виталик. «Как получилось, – хотел он понять, – что я могу, скоро, убить? Кто это сделал со мной? Не мог же я сам! Мне ведь это не нужно. Кому это нужно, а, мама?» – сжимал он руками тяжелую голову.
Лезла в голову, лезла, наивная мамина глупость: «Сынок, может, бросишь ты это? В деревню вернешься? А деньги, Виталик – они погубят! Всех губят шальные деньги…».
Она старенькая, мама, забывает о том, что не только насущного хлеба Виталику надо. Себя еще сделать, и жизнь обустроить. Своими руками – а как же? Он бросил ГАИ, а туда, как известно, не возвращаются. Да мама не знает – не бросил бы – выгнали. Вовремя, просто, ушел. И успел познать вкус другой жизни. С учителем, видит господь, повезло. «Гуру!» – слюнный комок завязался во рту. Становилось понятно, кому это нужно…