– Да. Я обязательно сообщу.

Майор глянул на старшину, который все это спокойно слушал и ждал у выхода. «Следующий!» – понял Потемкин.

Не во тьму казематов подземных – на волю шагал Потемкин. Без конвоя, свободным. И этот, обратный путь, казался только началом пути…

«Боже мой!» – не будь на виду, – за голову б взялся, Потемкин…

Майор Жуковец Василий Макарович сдавал смену. Толпились вокруг него люди. В форме и в штатском. Через стекло из приемной дежурки, стучались с вопросами, граждане. Он был нарасхват, но все успевал: у кого-то спрашивал, и отвечал кому-то; брал у кого-то что-то и кому-то передавал. Увидев Потемкина, подозвал:

– Вещи, герой, забери!

Свернутый в пожарный рукав, ремень, часы, шнурки, кошелек с деньгами и документы; кольцо – возвращались владельцу, гражданину Потемкину.

– Расписаться?

– Конечно. Внизу протокола. И дата, и время.

Убрав протокол, Жуковец спросил:

– Думаешь, ты помог отдохнуть капитану?

– Думаю, да.

– Нет. Не помог! Он, может быть, стулья расставил, шинель расстелил, да попил кофейку и – вперед! На вокзал поехал. Уже близко к шести, вернулся. Судьбу твою делал, Потемкин!

Потемкин опешил.

– Он людей отыскал. Парня с девушкой – нет, но двоих, что войну вашу видели, отыскал, растолкал, опросил, выяснил истину и вернулся. Теперь понятно?

– Парня с девушкой нет… – контужено произнес Потемкин…

– Забудь о них! Сбежали! К чему неприятности – вот и сбежали. Они же не виноваты. А так не бывает – в любом событии, обязательно есть виновник! Но его устанавливать надо – теперь ты крепко усвоишь это! И в этом суть и проблема нашей работы. А капитан был «на сутках», и «повезло» – на тебя и нарвался. Теперь картина ясна, а ты, невиновный, свободен!

И жестом, таким же, как в оружейку ночью, майор направил Потемкина в сторону выхода.

Глаз в эту ночь не сомкнувший, Потемкин наблюдал жизнь из окна автобуса, и понимал, что даже дай добро – глаз не сомкнет. Одна мысль блуждала в мозгу неприкаянно: парня и девушку с автовокзала забыть не мог.

Но автобус шел через город, выкатил уже на полотно дороги через плотину Братской ГЭС. Скоро улица Енисейская, потом «Енисейская» – его остановка. Все решено, все устроено в мире – проблем у Потемкина нет.

Так и блуждала мысль, не уходя от образа парня и девушки, которых он почти и не разглядел…

7. Утро нового дня

Лена проснулась не первой. Проснулась от внутреннего ощущения заботы. Гуляло по комнате светлое солнце. Без погон, в футболке и шортах, склонился над электроплиткой Саша. Широким, неровным венчиком, к солнцу тянулись из центра стола цветы, со следами росы в лепест-ках. Он успел их собрать, пока Лена спала! Не сгоревшие за ночь свечи, застыли двумя восковыми колоннами возле букета.

Воздух млел ароматом легкой кофейной горечи. Как в опасении не встревожить бы, не нарушить все это, не шелохнулась Лена. Дрогнув, не разомкнулись губы. А под веками, как за ширмой, сверкнули тонкой, искрящейся пленкой, слезинки. Но – у глаз не сошлись хмуринки, а лицо, приветственной, мягкой волной освежила улыбка.

«Вот он и пришел, – ощутила Лена, – пришел первый день новой жизни!». Через мгновение, Лениных губ коснулись любимые губы.

– Саш, ты хороший! – встретились взгляды.

– Точно?

– Да, точно. Ты сказал, что ты легкомысленный, а я поняла, что это не так.

– Не поверила? – улыбнулся Саша.

– А я поняла, что когда говорим о судьбе и о счастье, видеть его не глазами надо – сердцем.

– И плюс интуицией женской, – шутил любимый.

– И ей тоже, – подтвердила любимая, – все впереди, и она еще нам пригодится.

– Я так и подумал, когда делал кофе для нас и сознавал, что отныне мы все будем делать не так как раньше: для себя, для кого-то, и просто. Отныне мы все – друг для друга, ради друг друга – тебя и меня, не иначе.

– Саш, – чуть помедлила Лена, – ты прекрасно сказал!

– Ответственно! – улыбнулся и уточнил он.

– Да. Легкомысленный так не скажет… А чего, когда делал кофе, хмурился?

– Вспоминал капитана, который врывался вчера.

– Негодный, бесцеремонный милиционер! Ты будешь иным.

– Нет. Я подумал, что таким, как раз, надлежит быть. Он прав!

– Ты допустил ошибку?

– Немного, как раз – легкомыслие… Но за ним – может быть, чья-то судьба. Вот что я понял. Но, все равно, – посмотрел он в глаза милой, – я улыбнусь…