Шрифт:
– Просто пойми, нельзя быть таким эгоистом и всегда иметь то, что хочешь!
Калеб молчал, всматриваясь в мое лицо, словно желая найти там что-то. Я машинально закуталась в куртку под этим тяжелым взглядом. Он не имел права так смотреть на меня и колебать мою уверенность. Я уже ничего не понимала.
– Бет ошибается относительно меня, она не знает обо мне всего. И ты тоже ошибаешься, совершенно ничего не видишь и не понимаешь, - его голос совсем не звучал насмешливо, как привыкла я, скорее с горечью.
– Ну, прости, просто я не могу понять, что может тебе понадобиться от меня. Хотя конечно...
– вдруг призадумалась я, стараясь сделать следующие слова больнее - тебя может привлекать запах моей крови...
Я не успела договорить, как он сгреб меня в охапку, и в следующее мгновение мы стояли у меня на крыльце, а я смотрела в его глаза, полыхавшие злобой. Еще чересчур ошеломленная, чтобы испугаться.
– Никогда больше не говори того, чего не понимаешь, - прохрипел он, с болью сжимая мою руку.
– Ты делаешь мне больно!
– - я вырвала руку.
– Извини, -- процедил Калеб.
Мои губы дрожали, а глаза сверкали.
– Ты ужасный хам. Не знаю, почему все находят тебя привлекательным. Ведешь себя, как негодяй с девушками, пользуешься их слабостью, зная, что они не могут перед тобой устоять! Только и можешь, что подчинять и властвовать. А по-другому ты себя с девушками и вести не умеешь!
Калеб сощурился:
– Мне нет дела до того, что ты думаешь обо мне, Рейн Туорб.
– Ты это ясно даешь понять, -- я отвернулась, не желая видеть, как его лицо поразительно меняет свою структуру - теперь он не был так бледен, как раньше.
Но Калеб резко повернул меня к себе. Я еле удержалась, чтобы не ударить его, так как понимала, что причиню вред больше себе, чем ему. Он секунду смотрел в мои глаза, а я, как могла, пыталась не поддаваться магнетизму его взгляда, стараясь смотреть на него так же свирепо.
Мои руки резко откинулись, когда он растворился в наступившей темноте, которой я не замечала, пока он был рядом.
Я заплакала. Мне стало так плохо, только вот почему, понять не могла. Казалось, ну вот, он оставил тебя в покое, живи и радуйся! Ан нет - я реву!
Несколько минут мне пришлось подождать, чтобы прийти в чувства, прежде чем я вошла в дом. Несколько неуверенных шагов и только теперь я поняла, как замерзала. В доме было светло, тепло, уютно и радостно. Все то, что мне сейчас было необходимо. Я словно из ночи попала в день. Таким разными казались мне эти два мира: один здесь, без Калеба, такой умиротворенный, и тот другой, за дверью, где остался он, и где я не получила счастья, а только горестное раскаяние.
Казалось Грем и отец, сидели все в тех же позах, в которых я видела их, выходя из дома (я старалась не думать о том, что вместе со мной был и Калеб), но фигур на доске стало меньше. Мама в руках держала уже довольно длинное полотно с красивыми, аккуратными рядочками. Рыже-багровые полоски в некоторых местах пересекал холодно голубой.
– Я подумала, может связать тебе шарф?
– Самюель оценивающе вытянула его на руках.
Я тоже зажмурилась, стараясь сделать вид, что мне действительно очень интересно. И одобрительно кивнула. Слезы стояли в горле, и вряд ли я смогла бы сказать что-нибудь хорошее сейчас, да и вообще заговорить.
Прошло минут пятнадцать, прежде чем до меня дошло, что никто так и не спросил о Калебе. Меня это лишь порадовало, ведь я не знала что ответить. Они трое, так давно и умело лгут, что сразу бы поняли, скажи я им неправду, это тебе не людей обводить вокруг пальца. Их простыми, честными взглядами не проймешь.
Я сидела возле Самюель и бесцельно переключала каналы, пока не наткнулась (наконец-то за два месяца) на матч по хоккею, как ни странно, такая грубая игра действовала на меня успокоительно. В Чикаго мы часто ходили на хоккейные игры все вместе. Тогда еще с нами жил Ричард. Я безумно скучала по брату, но меня радовало то, что он нашел свою половинку.
Я старалась думать о чем угодно, даже о предстоящей контрольной по физике, лишь бы не думать о Калебе, и сдержать слезы. Не выходило - в голове засели его горящие глаза, и мои глупые, обвинительные слова.
Какими же теперь счастливыми казались мне те молчаливые вечера, когда я могла изучать Калеба, смотреть на него, наслаждаться его пребыванием рядом. Вот теперь, когда здесь не было Калеба и его глухого присутствия, которое я не могла не заметить, я поняла, как одинока. Как я хотела быть с ним, но этому уже не суждено случиться.