– Как ты объясняешь своим...
– я хотела сказать пассиям, как называла их Оливье, но передумала, - девушкам то, что твоя кожа такая... ледяная и... гладкая? Неужели их это не интересовало?

Мне все тяжелее было держать глаза открытыми, я вздрагивала каждый раз, когда они закрывались, упрямо возвращаясь к Калебу.

– Конечно же, спрашивали, - хмыкнул самодовольно он, наверное, даже не понимая, как сейчас хорош, при тусклом свете лампы, - и хотя ты наверняка считаешь, что все они тупы (с легкой руки наших общих подруг), оказывается, даже они слышали о плохом кровообращении. И притом, не знаю, что рассказывали Сеттервин и Оливье, о том, как встречались со мной, я очень редко иду на телесный контакт. Я стараюсь, как можно дольше избегать его, если ты конечно понимаешь...

Прошло несколько минут, я почти засыпала, но все еще следила за нитью разговора.

– Вот почему...?
– скорее утвердительно сказала я, не открывая глаз.

– Что почему?
– голос Калеба звучал непонимающе и сердито. Ему не нравилось когда что-то ему не подчиняется.

– Вот почему не больше 3 недель. Ни одна девушка не выдержит встречаться с таким, как ты и не чувствовать...
– последнее слово я намерено не сказала, сделав вид, что заснула. И хотя так оно почти и было, я еще успела услышать его тяжелый вздох.

Прошла неделя после того, как я очнулась, и около моей кровати сидел Калеб. Он почти не появлялся днем, а когда все же приходил, я или спала, или он молчал. Меня раздражало его поведение, словно меня изучают.

Сегодняшний день можно было назвать почти веселым. Я уже свободно бродила по дому, и мне даже разрешали разогреть себе еду самостоятельно. И самое важное, это был первый день, когда ко мне, хвала небесам, перестал приезжать врач. Меня раздражали его глупые вопросы, и руки так бесцеремонно обследующие меня.

Часа в четыре появилась Бет и избавила меня от просмотра очередного сериала по телевизору (так и ни одного матча по хоккею!). Ворвавшись как тайфун, она тут же очаровала моих родителей и подняла настроение мне. Прям свет в конце туннеля, постоянного чередования дней.

– Надеюсь, до следующей субботы ты выздоровеешь полностью, а то все мы уже точно собираемся поехать к "Терри", и я так хочу, чтобы и ты поехала, - Бет прилегла на кровать около меня.
– Это просто кемпинг. Разложим палатки, будет костер, гитары. Теренс и Калеб классно поют! Будем жарить сосиски, прям как у вас в Америке и даже зефир! Ты даже себе не представляешь, какое там прекрасное небо ночью.

Я молчала, наслаждаясь беззаботностью Бет, и думала, как можно полюбить человека, зная его не полных два месяца. Но, наверное, Бет подкупила меня еще тогда в первый день в школе. В порыве я обняла ее и вновь опустилась на кровать.

Она выглядела довольной, но смущенной:

– Знала бы ты, как все мы переживали. И хоть тебе не нравятся такие разговоры, Калеб себе совершенно места не находил, особенно плохо было, когда он слышал, как кто-либо обговаривал то, что ты сказала на лекции...

Она замялась, но я не обиделась:

– Все в порядке, ты даже и не знаешь, какое облегчение принесло то, что об этом знает еще кто-нибудь. Я наконец-то свободна от того, что случилось и больше себя не ассоциирую с...
– я на миг смолкла, не зная смогу ли сказать это слово, - с изнасилованием.

Я улыбнулась, понимая, что действительно свободна. Депрессия почти прошла, я чувствовала себя хорошо. И от странного поведения Калеба я не злилась как раньше, хотя мои чувства к нему становились лишь сильнее. Я каждый день ждала его, даже зная, что он будет отмалчиваться и разговаривать лишь в редких случаях.

– Если я захочу об этом поговорить - то ты будешь первой.

Было видно, что Бет приятно такое слышать.

Ну, а я сделала вид, что не слышала ее слов о Калебе. Я и так слишком часто думала о нем, и что странно, на это откликался ребенок. Срок подходил к седьмому месяцу, и мой живот увеличился (куда уже больше!).

Я все еще не могла понять, что же меня так раздражало в Калебе в последнее время, так как теперь, я почти не злилась.

Чтобы отвлечься, я предложила Бет:

– Подойди к крайнему ящику и открой.

Она живо соскочила с моей кровати, чем напомнила мне, что я еще почти три месяца не смогу повторить подобное. Она театрально открыла дверцу со звуками "ТА-ДАМ!!!". В прозрачных чехлах висело куча одежды, напоминающей мне о Чикаго и обо всем том, что следовало забыть. У меня новая жизнь и старой в ней нет места. Мое умение закрывать на прошлое глаза, можно было назвать спасительным кругом. Половина всего этого было новым, купленным мной незадолго до ТОЙ ночи. С некоторых вещей я даже не срезала бирки.