Лифт тесный, холл имеет зловещий вид. Я предпочитаю подняться по

лестнице, держась за кованые перила.

Подняться нужно на двенадцатый этаж. Когда смотришь вниз, видны исчезающие во

тьме перила и отвесная пропасть

лифтовой шахты.

Хотя я стараюсь ступать бесшумно, мои каблуки стучат по каменным плитам.

Придя в номер, я глубоко вздыхаю,

счастливая уже тем, что между мной и тяжелой тишиной коридоров и переходов есть

хоть какая-то дверь.

На этот раз на постели нет пакетов, нет и записки. На стенах я вижу шесть

больших гвоздей, вероятно вбитых для

того, чтобы вешать картины форматом с мои репродукции. Стены (везде, но не

вокруг гвоздей) сероватые и давно

некрашены. Впечатление такое, будто из комнаты хозяева только что уехали, причем

так спешно, что даже чемоданов не

сложили, успев только снять со стен семейные портреты. В ванной около раковины

один вделанный в стену шкаф, другой

около душа.

Я сажусь на оранжевое покрывало, которым застелена односпальная кровать.

Матрас глубоко проваливается подо

мной. Я ставлю портфель у ног, а сумку прижимаю к себе. Наконец-то звонит

телефон.

– Разденься, - говорит он мне, - и завяжи глаза, в верхнем ящике есть

шарф.

Этот шарф из белого хлопка (с маленькими розовыми цветочками по краям)

мне подарили две подруги года три

тому назад. Он тщательно сложен и лежит в глубине ящика. Я снимаю с себя синюю

майку и льняные брюки, немного

удивленная тем, что приходится раздеваться самой; с тех пор, как я живу с ним, я

от этого отвыкла.

Дверь отворяется. Он затворяет ее за собой. Он подходит к постели,

срывает одеяло и простыни, толкает меня. Я

падаю на пол, ничего не понимая.

– Ну, не плачь, - голос ледяной.
– Еще наплачешься вволю. А ведь я просил

тебя о пустяке: шарф завязать...

– Комната какая-то зловещая, - говорю я.
– Я не могла долго быть здесь

одна.

– Ты вообще не много можешь. На счастье, я был здесь.

– Я не знала, что ты здесь.

– Давай, завязывай шарф, - говорит он.

Я складываю шарф и неловко завязываю себе глаза. Он засовывает между

шарфом и бровями палец, потом еще

два, развязывает шарф, завязывает его сам. Становится темно. Я слышу шорох

целлофана, разрываемой бумаги, щелчок его

зажигалки, потом во рту у меня оказывается сигарета. Он берет мою левую руку и

складывает пальцы так, чтобы я могла

держать маленькую пепельницу.

Выкурив две сигареты, я кашляю и прочищаю горло. Потом открываю рот.

Стучат. Я слышу как он идет, открывает

дверь, с кем-то тихо говорит. Голос такой же низкий, как его, но сильно от него

отличающийся: может быть, это женский

голос?

– Согласен...

– Ну, а время...

– Начинайте сейчас...

Я не очень хорошо понимаю смысл фраз.

Следующие десять минут меня одевает женщина. Теперь я уверена, что это

женщина. Меня касаются ее груди; они

у нее, по-видимому, большие и мягкие. Воздух наполнен сильным запахом, который я

никак не могу определить: он не

тошнотворен, хотя и крепок, и не удушлив, хотя в нем есть мускус и вербена. У

женщины очень длинные ногти, она

меньше меня ростом, она недавно выпила немного вина и прополоскала рот

Лаворисом. Ее густые длинные волосы

касаются моей кожи, как ее груди.

Я пытаюсь представить себе одежду, которая не предназначена. Трусики

узкие из скользкой материи, с жесткой

резинкой чуть повыше лобка.

На ноги она мне натягивает сапоги, которые внутри скрипят; у них, должно

быть, высокие каблуки и толстая

подошва. Надевает мне через голову юбку с застежкой-молния. Я щупаю ткань, зажав

ее между большим и указательным

пальцем: она холодная и скользкая, как пластиковый плащ. Значит, на мне мини-

юбка из винила.

Потом она переходит к лифчику.

– Наклонись чуть-чуть, моя красавица, - говорит она мне заговорщицки.
–