Спасение пришло едва ли не в самый последний миг. В лице, а вернее, морде моего ненаглядного дебила, который с грацией медведя-гризли внезапно выломился из кустов слева от дорожки и чудом успел в невообразимом прыжке сбить всей своей массой с курса негостеприимную хозяйку. Та закувыркалась по траве, а когда встала наконец на ноги, дёргаться было уже поздно: Джон передними лапами охаляпил меня за шею и, радостно взвизгивая, лизал в физиономию. Эта сука сделала было, правда, еще одну попытку исполнить свой профессиональный долг, но Джон моментально бросил лизаться и, развернувшись к ней, грозно оскалился. Чёртова мадам прижала обрубки ушей и попятилась, а я с благодарным умилением и даже каким-то отцовским чувством в душе подумал: "Надо же, похоже, юноша и впрямь стал мужчиной! Так их, брат, так!.."

На взаимные приветствия ушло еще минуты две, в течение которых Герда совсем сникла — видимо, окончательно сообразила, что со мной ловить нечего, проще найти другую жертву. Наконец я сказал:

— Всё! Всё, Джон, отстань! Фу!

Он отстал и подбежал к своей пассии, игриво ткнул носом в морду.

Пассия с демонстративной обидой отвернулась, точно говоря: "Иди вон целуйся со своим этим!", однако мне тратить время на дальнейшие этологические наблюдения было некогда, и я решительно тронулся к дому. Джон — за мной. Герда подумала-подумала — и тоже поплелась следом.

Всей оравой мы поднялись на крыльцо. Я увидел кнопку звонка, нажал. Да, Паук и в быту был консерватором — никаких тебе "Турецких маршей" и "Ламбад". Из-за двери донеслось лишь старорежимное "динь-динь" и — тишина.

Немного подождав, я нажал еще раз:

"Динь-динь".

Нет ответа.

"Динь-динь, динь-динь… Динь-динь, динь-динь, динь-динь…"

Эффект тот же, вернее — никакого.

Тогда я осторожно толкнул дверь, и она бесшумно распахнулась передо мной и собаками, которые уже через несколько секунд как лошади загарцевали где-то во чреве здания. Я же скромно остался на пороге и правильно сделал, потому что откуда-то из-за дома раздался вдруг приглушенный расстоянием женский крик:

— Герда, бессовестная, где ты там? А ну-ка иди ко мне! Слышишь?..

Кто бы это мог быть?

Спустившись с крыльца, я невольно подтянулся и приосанился. Обогнув дом, пересек целую маленькую рощу платанов, магнолий и кипарисов и увидел бассейн. Небольшой, приблизительно шесть на восемь метров, но шикарный как в заграничном кино: отделанный разноцветной плиткой (дно — небесно-голубой) и "обсаженный" по периметру стилизованными под старину, с понтом газовыми фонарями. Обрамляла бассейн зеленая лужайка, и повсюду в живописном беспорядке были разбросаны (в смысле — стояли) зонтики от солнца и несколько шезлонгов и плетёных стульев. "А уездный предводитель команчей живет, однако, в пошлой роскоши", — плагиаторски подумал я и внимательно обозрел окрестности.

А обозреть, признаюсь, было что, хотя почти все шезлонги и пустовали. За исключением одного. И вот в этом-то одном, подставив себя небу, в томной позе возлежала загорелая дама, одетая в нижнюю половинку купальника и черные очки. В правой руке ее дымилась сигарета, а ошую стоял мраморный столик, украшенный двумя красивыми бутылками и парой стаканов. А еще на крышке столика, рядом с пепельницей, лежали изящный дамский пистолет с рукояткой из слоновой кости и "Аргументы и факты".

На первый взгляд женщина в черных очках производила впечатление достаточно молодой. Однако уже на второй — увы, недостаточно. Нет-нет, у нее все, что надо, было еще в порядке — просто пытливый взор не мимолетного, а более вдумчивого исследователя все же отметил бы некоторые симптомы грядущего увядания. Но, впрочем — только грядущего. Короткие же светлые волосы приятно контрастировали с загорелой золотистой кожей.

Глядя на эту разомлевшую под солнцем ундину, я вдруг вспомнил, что все еще парюсь в чужой куртке, и невольно пошевелил для вентиляции плечами. Потом, подумав о пистолетике со слоновой ручкой, решил, что лучше скрыться в кустах и пошуметь там малость для приличия, дабы дать незнакомке время задрапироваться.

Сказано — сделано. Осторожно шагнул назад и… кр-р-рак! — треснув каким-то проклятым сучком, застыл в виноватой позе.

Хотя мог бы и не застывать.

Женщина даже не повернула головы. Только спросила:

— Это ты, Герда?

Я скорбно вздохнул:

— Да как сказать… Очевидно, нет.

После этого она повернула голову, медленно стянула с носа очки и слегка привстала на локте, отчего грушеобразные груди с крупными коричневыми сосками переместились из вертикального положения в полугоризонтальное. Большие серые глаза не-сколько секунд пристально и совершенно не удивленно смотрели на меня, после чего женщина лениво потянулась и, вытащив откуда-то из-под тулова белый газовый платок, накинула его на грудь.

— Извините, я нечаянно… — удрученно пробормотал я, ожидая душещипательно-целомудренной сцены, но сцены не последовало. Держа сигарету в одной руке, а очки в другой, незнакомка спокойным и мелодичным, почти девчоночьим голосом поинтересовалась:

— А где Герда?

Я снова вздохнул:

— В доме. Понимаете, я, увы, нечаянно открыл дверь, и…

— С ума сошли, — ровным тоном сообщила она. — Мы не пускаем собаку в дом во время течки. Теперь перепачкает там всё!

Я повесил нос.