– А отец, говорил, у меня генерал, – прорычал Кузнецов, страшно вращая глазами.

Мимо дробно прошелестел грязноватый фонтан – к счастью, не вплотную, – крутнулся, взлетел до неба и опал в Баранова, ухайдаканного, как все, и столь же довольного.

– Кстати, – сказал Рычев и изложил итоги триумфальной Славкиной поездки.

Камалов сказал что-то короткое, но экспрессивное, и побежал несильно бить виновника. Валенчук с Бочкаревым торжественно пожали друг другу руки. Кузнецов сгреб пискнувшую Дашу в бережную охапку и, подвывая, заплясал на ирландский манер. Рычев, с удовольствием наблюдая за безобразием, сказал:

– А ты говоришь – хреновники, потребительская лояльность. Дети – наше будущее, вот как.

Кузнецов поставил Дашу на место, уперся лбом в ее лоб и спросил:

– Слышала?

– Слышала. Если ты к тому, что женщины ушами любят, – должна огорчить. Обманули тебя. Совсем другим местом они любят.

– Каким это? – озадачился Сергей.

Даша пожала плечиком.

– Кажется, начинаю понимать, – медленно проговорил Кузнецов. – А путь к любому сердцу... Лежит... А?

– Вот тебе и «а», – сказала Даша и отвернулась, убирая улыбку.

– Товарищи, – громко сказал Кузнецов сквозь рупор, сложенный из неровно высохших ладошек. – Опять ведь нет повода? Если сегодня на старом месте, а?

– Во сколько? – деловито спросил Камалов, на секунду выпустив Баранова из смертельного захвата.

Тот немедленно обозначил три невероятных удара в голову, печень и пах и выжидающе посмотрел на оппонента. Потрясенный оппонент поклонился и попятился прочь.

– Н-ну, сейчас четыре, пока мясо замаринуем, пока овощи... Ну в семь, а?

– Состав какой? – скандальным тоном спросил Валенчук, но, когда его хором заверили, что ребята из НТЦ жизненно необходимы, потому что это их праздник, сразу успокоился.

– Шагалова не забыть, – пробормотал Баранов.

– Так. Ладно, мясо мы берем на себя, – деловито сказал Кузнецов. – Игорек, ты, значит... Игорь. А где Игорян, никто не видел? Блин, тут же только что был. Вот ниндзя. Ладно, мясо я беру на себя, Алик, остальное на тебе.

– Орел, – возмутился Камалов.

– Исполком велит – камрады исполняют, – сообщил Кузнецов.

– Переворот обратно устроить, что ли, – задумчиво сказал Алик.

– Ну-ка, ну-ка, – обрадовался Кузнецов.

Камалов махнул рукой и пошел помогать Валенчуку заводить самокаты в здание.

Даша спросила:

– С шашлыком тебе помочь?

Кузнецов посмотрел на нее с жалостью и посоветовал:

– Женщина, ты покушаешься на мужские святыни.

– Ладно, святой, тогда я беру женскую святыню. Мне на второй и третий скататься надо.

Кузнецов начал говорить про удобства трамвайного сообщения, но запнулся и заорал:

– Алик, меня до столовой довезешь, ага?

– Само собой. Провожу там, мясо выберу, потом уже в управление. А то ты свинину умудришься все-таки найти – и гори все мы в аду.

– Чорд. Рухнули мои планы. Ладно, я мясо вином залью.

– Кровью своей зальешь.

– Ты же говорил, кровь – харам.

– Все, поехала я, – резко сказала Даша, поцеловала Кузнецова в нос и пошла к стоянке.

Кузнецов хотел что-то сказать, но молча вытер нос ладонью – нос сразу потемнел, – и зашагал к Камалову. Через пару шагов спохватился, окликнул Рычева с Барановым, которые вполголоса прикидывали программу томской локализации «пионеров», и отсалютовал им на ходу.

Таким Баранов и запомнил Кузнецова – веселым, чумазым и, кажется, абсолютно счастливым.

Брякин вышел на связь в разгар нервного разговора про взносы, который Никитских, естественно, тут же свернул, ко всеобщему, хоть и недолгому облегчению. С Брякиным он до сих пор не общался, поэтому сперва собеседник был представлен мутным силуэтиком, затем – статичным, хоть и объемным портретом, выдернутым из архивов, и лишь к завершению первой минуты портрет ожил: сразу четко и точно – видимо, разнообразием одежды и прически, как и подвижной артикуляцией, Брякин не увлекался. Никитских в очередной раз мельком подумал, какая все-таки прелесть «союзники» – ни секретарш не нужно, ни защищенных линий, ни дополнительных подтверждений, что говоришь именно с тем, с кем хотел,– но других поводов порадоваться беседа не подкинула.