Она сказала все, что собиралась сказать, может быть даже больше. Но мне этого никогда не узнать, потому что если и есть что-то, что Амма умеет делать лучше гадания на картах и разгадывания кроссвордов, так это хранить секреты.

— Итан Уэйт, ты встал?

Который час? Девять тридцать, суббота. Мне нужно было вставать прямо сейчас, но я был совершенно обессилен. Прошлым вечером я гулял целых два часа, чтобы Амма поверила в то, что я вернулся в Гринбрайер и закопал медальон.

Я поднялся и проковылял через комнату, спотыкаясь о коробки залежалого печенья Ореос. В моей комнате всегда был бардак и забита она таким количеством вещей, что папа как-то сказал, что из-за груды хлама я однажды спалю весь дом дотла. Хотя он тут уже давно не появлялся. На стенах и потолке помимо моей карты повсюду висели картинки тех мест, в которых я надеялся когда-нибудь побывать: Афины, Барселона, Москва и даже Аляска. В комнате штабелями были свалены коробки с обувью, где-то на три-четыре фута в высоту. Хотя казалось, что они стоят беспорядочно, я мог мгновенно найти любую коробку — от белой коробки Адидаса с кучей зажигалок, оставшихся на память от моего увлечения пиротехникой в восьмом классе, до зеленой коробки Нью Бэланс со стреляными гильзами и куском флага, которые я нашел с мамой в форте Самтер.

И, наконец, то, что я искал — желтая коробка Найка с медальоном, который чуть не лишил Амму рассудка. Я открыл коробку и вытащил гладкий кожаный мешочек. Судя по вчерашнему, его стоило бы спрятать как следует, но я опять сунул его в карман, просто так, на всякий случай.

Амма снова закричала с лестницы:

— А ну спускайся вниз, или ты опоздаешь.

— Буду внизу через минуту.

Каждую субботу я проводил половину дня с тремя самыми старыми женщинами в Гатлине — моими двоюродными бабушками: Мерси, Пруденс и Грейс. Все в городе называли их просто Сестрами, словно они были единым целым, и они были действительно неразлучны. Каждой их них было уже под сотню лет, и даже они уже не помнили, кто из них старше. Все они не единожды были замужем, но пережили всех своих мужей и съехались в дом тетушки Грейс, чтобы жить вместе. Больше их возраста был лишь их маразм.

Когда мне было, наверное, двенадцать, мама стала брать меня с собой к ним, чтобы я помогал ей, и с тех пор я продолжал этот ритуал. И самым отвратительным было то, что я должен был сопровождать их в церковь по субботам. Сестры были баптистками, поэтому ходили в церковь по субботам, воскресеньям и даже большую часть остальных дней недели.

Но сегодня все было по-другому. Я вылез из кровати и оказался в душе до того, как Амма выкрикнула мое имя в третий раз. Я не мог дождаться, когда выберусь отсюда. Сестры знали всё и обо всех, кто когда-либо жил в Гатлине, и они были связаны родственными узами не только между собой, но и, благодаря своим бракам, с доброй половиной города. После моего видения стало ясно, что буква Ж в гравировке ЖКД означает Женевьеву. И если и был кто-то, кто мог бы подсказать, что означают остальные инициалы, то это были три самые старые женщины в городе.

Когда я открыл верхний ящик своего комода, чтобы достать носки, то увидел маленькую куклу в виде обезьянки из носка, державшую маленький мешочек соли и голубой камешек — один из оберегов Аммы. Она мастерила их для защиты от злых духов, неудачи и даже от холода. Она подсунула один такой под дверь папиного кабинета, когда он начал работать по воскресеньям вместо похода в церковь. Хотя мой отец никогда не проявлял интереса к этим походам, Амма всегда повторяла, что у бога зачтется и просто присутствие. Пару месяцев спустя мой отец купил в Интернет-магазине куклу кухонной ведьмы и повесил ее над плитой. Амма так разозлилась на него за это, что еще целую неделю подавала остывшую еду и сожженный кофе.

Обычно, когда я находил такие небольшие подарки от Аммы, я не придавал им значения. Но тут был замешан медальон. Было что-то такое, что она не хотела, чтобы я узнал.

Сцену, которую я застал по прибытии в дом Сестер, можно описать только одним словом — хаос. Тетушка Мерси открыла дверь все еще в бигуди.

— Слава Богу, ты пришел, Итан. У нас тут чрез-вычайная ситуация, — сказала она, произнося первый слог так, словно он был отдельным словом.

Половину из того, что они говорили, я вообще не понимал — у них был жуткий южный акцент, а грамматика хромала на обе ноги. Хотя для Гатлина это было совершенно естественно — здесь возраст людей можно было определить по говору.

— Мэм?

— Харлон Джеймс пострадал, и я боюсь, как бы он не помер совсем, — последние два слово она прошептала так тихо, словно сам Господь Бог мог ее слушать, и она боялась подать ему такую идею.

Харлон Джеймс был йоркширским терьером тети Пруденс, названный так в честь ее последнего мужа.

— Что случилось?

— Я тебе скажу, что случилось, — произнесла тетя Пруденс, появившись неизвестно откуда с аптечкой в руках. — Грейс пыталась убить бедняжку Харлона Джеймса, и он едва жив.

— Я не пыталась убить его! — завопила из кухни тетушка Грейс. — Не рассказывай сказки, Пруденс Джейн. Это был несчастный случай!

— Итан, позвони Дину Уилксу и скажи ему, что у нас чрезвычайная ситуация, — велела мне тетя Пруденс, вытаскивая из аптечки пузырек с нюхательной солью и две больших упаковки бинта.

— Мы его теряем!

Харлон Джеймс лежал на полу в кухне и, хоть и выглядел травмированным, умирать не собирался. Его задняя лапа была завернута под хвост, и когда он пытался вставать, она безвольно волочилась следом.