Шрифт:
Преследователи тяжело пыхтели в нескольких десятках метров внизу. Похоже, они тоже были на последнем издыхании. Так и оказалось. Причем в самом буквальном смысле…
Иван повернул голову и посмотрел вперед. На фоне звездного неба виднелась закругленная голова террикона. Казалось, до нее осталось совсем немного. Собравшись с силами, Черепахин полез вверх. Так вконец измотавшийся альпинист обретает второе дыхание, приближаясь к заветной вершине.
Подручные Семинога тянулись за ним, будто на цепочке. Михайло отстал, блаженно грея руки о внезапно потеплевший склон. Уж, оправдывая свое прозвище, обогнал его метра на четыре и довольно легко заползал на крутизну. И вдруг, прямо из-под белой кроссовки Ужа, зазмеилась вниз узкая, курящаяся дымом, красноватая трещина, она пробежала прямо под Михайлой, ошпарив струей нестерпимого жара, от которого лопнула кожа живота и задымилась одежда. Боль и испуг породили крик, до отказа разодравший рот и одновременно разверзший края трещины. Открылась раскаленная до бела бездна, в которую и провалился Михайло. Брови, волосы, одежда и кожа с хрустом сгорели, когда он еще падал. Потом его плоть зашипела и превратилась в облачко отвратительно чадящего дыма.
Уж, у которого земля ушла из-под ног, рванулся вперед, вскочил, но пышущая адским жаром дыра не собиралась его отпускать: порода осыпалась и, как конвейер, тянула его в огонь…
Иван уже приближался к вершине, когда снизу послышался треск и адские красные отблески разорвали темноту. Тут же раздался отчаянный, животный крик ужаса и боли.
— А-а-а-й-й-я-я-я!!
Человек не может так кричать. Разве что сгорая заживо…
Иван резко развернулся, в лицо ударила волна теплого воздуха. Из черного бока террикона вырывался язык огня — будто кто-то запалил пионерский костер или включил гигантскую паяльную лампу.
— Помоги! Держи меня!
На фоне красно-желтых сполохов, отчаянно размахивая руками, балансировала беспомощная черная фигура. Но она не могла победить закон всемирного тяготения — через мгновенье животный крик ужаса повторился, и черная тень сорвалась в преисподнюю… Взметнулся сноп искр, повеяло жаром и запахло то ли серой, то ли обычным углем, и еще — горелым мясом. Ивана замутило, сознание будто заволокла пелена, и он пришел в себя уже сидящим на вершине.
Сколько прошло времени, он не знал. Но опасность исчезла, его никто не преследовал… Снова сгустилась темнота: вспыхнувший было от притока воздуха костер погас — склон осыпался, засыпав коварный огненный мешок. А Михайло с напарником, чьих лиц он не запомнил, успели провалиться в огненную каверну и превратились в обугленные кости… Это случайность, или… Или за него заступилась та высшая сила, которую он призывал на помощь?
Ответа на этот вопрос Иван не знал. Да и никогда не узнает. Больше того — он и не хотел его узнавать.
Коренастый флегматичный водитель спокойно и уверенно вел КамАЗ по пустынным проселочным дорогам. Уверенность эта основывалась не только на изрядной физической силе и многолетнем опыте перевозок, но и на двуствольном обрезе, спрятанном под сиденьем. Обрез этот Олександр невзначай «засветил» перепачканному мужчине, который на рассвете попросился в попутчики. Но вид наличных денег полностью подтвердил благочинность пассажира и снял настороженность шофера. Поэтому пожелание избегать людных мест он воспринял как руководство к действию. Грузовик шел по убранным полям, вдоль осыпающихся лесополос и рощиц, легко преодолевал мелкие речушки вброд, ловко вписывался в неожиданные повороты, сокращающие путь и экономящие время.
— Границу проходить будешь или как? — наконец нарушил молчание Олександр.
— Гм… — задумался Черепахин. — Ну, а что, паспорт есть…
Водитель усмехнулся.
— Знаешь анекдот: бьют не по паспорту, а по морде? Ты на себя посмотри… И потом: ты ж от кого-то хоронишься. Вон мы как зайцы петляем. А на посту тебя легче всего перестреть…
Иван помрачнел. Преследующий его рок повторялся: одежда вновь перепачкана сажей и провонялась горькой угольной вонью, снова по пятам идет погоня…
— Куда же мне деваться?
Водитель бросил на него косой взгляд.
— Да перейти через поле пешком, и все дела… Пока еще строгостей нет: ни проволоку не натянули, ни автоматчиков с собаками не поставили… Иногда граница через усадьбу проходит: дом в Украине, а сортир — в России… Я знаю удобное местечко…
— Спасибо. И еще — дайте мне телефон позвонить. Я заплачу.
Угловатый черный «Гелендваген» с дочерна затонированными стеклами, подскакивая на многочисленных выбоинах, несся по шоссе международного значения. Вокруг мелькали такие же пустые поля и облетающие желтыми листьями рощи, но это уже была другая страна, в которую Иван Черепахин попал нелегально, незаконно перейдя границу. Но как ни странно, ему было спокойно. Может, потому, что впереди маячили широкие спины, толстые шеи и бритые затылки молчаливых парней, а рядом, в распахнутой до пупка рубахе и со стаканом виски в руке, сидел давний дружбан Игорь Переверзев и, откинувшись на мягкую спинку сиденья, расслабленно горланил залихватскую песню:
То с севера, то с юга Приносит ветер друга, То мачта, то труба торчит в порту… На берег сходят хмурые ребята-ростовчане, А через час они уже в хмелю…Действительно, оба успели изрядно набраться, хотя Иван сел в джип всего час назад. И то, что с корабля он не сходил, а опасливо вышел из придорожных кустов, никакого значения не имело.
Мы ростовчане — веселый народ, Пусть шумный город пляшет и поет, В Ростове так много огней, Здесь можно встретить знакомых и друзей…— А ты что, Игорек, уже ростовчанин? — спросил Иван.
Он тоже развалился на сиденье и умиротворенно покачивал широкий стакан, звеня кусочками льда, плавающими в соломенного цвета жидкости. Переверзев, сын бывшего председателя колхоза под Луганью, в первые университетские годы был ярым патриотом Украины и говорил, что москали объедают и опивают республику. Но потом постепенно националистический азарт пропал, он остался в Ростове и сейчас думал совсем по-другому.
— Конечно! Ростов — свободный город. Не жлобский, не занудный, не скупой. Здесь даже сала больше, чем в Лугани! Земляки приезжают и закупают пудами… А батя как-то повез друзьям в Москву три кило, так на границе отобрали!