Шрифт:
Он вернулся к Одрианне.
– Спасибо, леди Себастьян, за то, что поговорили со мной без обиняков. Ваш муж, видимо, еще не полностью опустошил море, но мне надоело наблюдать за ним. Я хочу попросить, чтобы меня высадили на берег. Тогда вы сможете насладиться обществом друг друга без посторонних.
Глава 8
– Спасибо, – сказала Кэтрин, вытерев рот салфеткой. – Все было очень вкусно.
На самом деле куриный бульон был жидковат, к тому же повар пожалел специй. Но голодный человек не замечает вкуса, ему лишь бы насытиться.
Верити спросила у жены рыбака (той, что указала ей на Кэтрин), где они могли бы поесть за плату. Так они оказались в доме одной вдовы, у которой на плите каждый день стояла кастрюля с тушеным мясом.
Дрянная краска домика облезла – видимо, под воздействием соленого ветра, – столы и стулья были обшарпанными, но из окна кухни открывался красивый вид на море.
Кэтрин больше молчала. Верити рассматривала ее исподтишка. Девушка была явно благородного происхождения. Такого, как Дафна и Одрианна. Ее поведение за столом говорило о том, что она знакома с правилами этикета и научилась им совсем не так, как пришлось Верити.
– Вы очень добры, – сказала Кэтрин, вставая, – но мне надо идти.
– Куда вы пойдете?
Кэтрин опустила глаза. Верити поняла, что на этот вопрос у девушки ответа не было.
К сожалению, сейчас ситуация была иной, нежели при ее встрече с Дафной на берегу Темзы. Она накормила Кэтрин, но не могла предложить ей ночлег, а наутро вести себя так, будто она пригласила Кэтрин погостить какое-то время в своем доме. Тогда, два года назад, прошло две недели, прежде чем Дафна официально предложила ей поселиться в своем доме.
– У вас есть деньги? – спросила Верити.
– Нет, денег у меня нет, но у меня есть кое-какие вещи, которые я могу продать.
Хорошо бы, если бы это были драгоценности.
– Сядьте, пожалуйста. – Верити понизила голос, чтобы сидевшая в соседней комнате с вязаньем в руках вдова не могла ее услышать. – У меня есть подруга. К сожалению, она живет не здесь. Но я думаю, что вы можете какое-то время пожить у нее. То есть, пока вы не решите, куда вам идти.
– Она захочет… Я не могу рисковать…
– Она ни о чем не будет вас спрашивать, так же как я. Хотя у меня есть всего один вопрос, и я прошу вас ответить на него честно. Эта женщина мне как сестра, и я не смею подвергать ее какой-либо опасности. – Верити еще больше понизила голос. – Вы сделали что-то плохое? Вы скрываетесь, потому что совершили какое-то преступление?
Кэтрин покачала головой. Ее карие глаза наполнились слезами, выражение лица стало печальным.
– Я не преступница. Я не скверная, не глупая, не никчемная и даже не непослушная.
Такого полного и откровенного ответа Верити не ожидала, и у нее защемило сердце. Она вдруг снова почувствовала себя девочкой, чужой в собственном доме, прячущейся от двух людей, которых приводило в ярость само ее существование. Эти люди обращались с ней жестоко и постоянно оскорбляли.
Она взяла руку Кэтрин, чтобы успокоить девушку.
– Вы не такая, хотя кто-то, наверное, повторял это вам все время, день за днем. Если я права, то хорошо, что вы сбежали.
Попытка утешить девушку привела к тому, что Кэтрин разразилась душераздирающими рыданиями.
Верити обняла ее. Вдова из любопытства заглянула было на кухню, но Верити прогнала ее. Она пыталась успокоить Кэтрин, но кончилось тем, что сама начала плакать.
На нее нахлынули воспоминания. Это были не образы, а эмоции – чувство страха и, отвратительное ожидание наказания. Ей было понятно бунтарство, которое она слышала в рыданиях Кэтрин. Но это был хороший знак и очень нужный. Кэтрин надо было выплеснуть свой гнев и избавиться от него навсегда.
Постепенно Кэтрин утихла в объятиях Верити, время от времени всхлипывая. Потом освободилась и вытерла слезы.
Они посмотрели друг другу в глаза. В их взглядах было понимание, более глубокое, чем обычно бывает между чужими людьми.
Верити решила, что обязательно должна помочь Кэтрин. Она понятия не имела, сколько будет стоить дорога до Камберуорта и можно ли вообще найти в этой деревушке почтовую карету. Придется купить еды и оплатить ночлег, но…
– Пойдемте со мной, Кэтрин. Нам еще многое надо сделать.
Куда она, черт побери, подевалась?