Карла покоробила бесцеремонность подчиненного, позволяющего в его присутствии грубый флирт с потаскушкой. Но он сдержался и не стал делать замечаний Трагмюллеру, решив не осложнять взаимоотношений с ведомым перед боевым вылетом.

Скоро месяц как Карл служил в авиагруппе Вихмана, но еще не стал здесь своим человеком. Начальствующий состав авиагруппы, особенно командиры отрядов, встретил его настороженно. Своим новым назначением он кое-кому перешел дорогу. Кто-то пустил слух, что фон Риттен — фаворит рейхсмаршала и его протеже. После этого его стали опасаться все, даже командир авиагруппы, грубиян Вихман. Со дня на день ожидая обещанного перевода в ПВО, Карл считал себя в авиагруппе человеком временным и не спешил обзаводиться друзьями. Его не волновало, что о нем думают штаффелькапитаны. Служебный авторитет Карла был достаточно высок, а Рыцарский крест и другие боевые награды говорили о том, что, несмотря на молодость, он успел понюхать пороху и не околачивался в глубоких тылах.

Допив кофе, фон Риттен закурил сигарету. Над крышей столовой раздались приглушенные выхлопы авиационных моторов, работающих на малом газу. Это планировали на посадку «мессершмитты», вернувшиеся с задания.

— Поторопитесь, Гейнц, а я пойду пошевелю механиков. Эти болваны сорок минут возятся с заправкой. Так может не хватить светлого времени на второй вылет.

Надев меховую куртку и шлемофон, Карл направился к выходу, бесшумно ступая по ковровой дорожке новенькими унтами с хромовым верхом и электрическим подогревом. Сильно пнув ногой набухшую дверь, он открыл ее и скрылся в клубах морозного пара, ворвавшегося с улицы. Грета зябко передернула полными плечами, просматривающимися сквозь прозрачную кофточку. Одета она была явно не по сезону и не по русскому климату.

— Бог мой! Что будет дальше? Я боюсь, что скоро превращусь в сосульку.

Грета взяла с плиты кофейник и подошла к Трагмюллеру:

— Пожалуйста, герр обер-лейтенант, выпейте еще чашечку. — Наливая кофе в чашку из саксонского фарфора, она словно случайно прикоснулась тугой грудью к его плечу.

Но летчик взглянул на нее отсутствующим взглядом и, рассеянно поблагодарив, поднялся из-за стола. Если бы кто знал, как ему сегодня не хотелось лететь? Впервые он не рвался в воздух. «В чем дело? — думал он, не узнавая себя. — Гейнц Трагмюллер, признанный храбрец и мастер воздушного боя, сегодня насилует себя перед вылетом?»

— Грета, — признался он женщине, — я бы предпочел посидеть с тобой, а не лететь туда, куда поведет меня фон Риттен.

Трагмюллер нехотя надел куртку и направился вслед за ведущим.

Навстречу шла группа летчиков, только что вернувшихся с задания. Эти счастливчики на сегодня отлетались. Теперь они могут не спеша пить кофе и щупать Грету, известную среди летного состава эскадры под кличкой Спарка. [77]

Взвинченные нервным возбуждением, еще не остывшие от проведенного боя, летчики оживленно обсуждали детали схватки с русскими «яками».

— Бедный Франц, — услышал Трагмюллер обрывок фразы, — он даже не пытался сбросить фонарь…

«О каком Франце идет речь, о Лемке или Эльнере? Если фонарь не сбросил Лемке, то дело дрянь» (за ним оставался карточный должок в 120 рейхсмарок).

Обер-лейтенант хотел было догнать летчиков, чтобы уточнить фамилию погибшего, но до него донесся гневный голос фон Риттена, угрожавший отдать кого-то под военный суд.

Не желая выслушивать от раздраженного майора замечание за задержку, обер-лейтенант поспешил к своему «мессершмитту», на фюзеляже которого между черно-белым крестом и номером самолета красовалась дама треф. По-видимому, бензозаправщик так и не запустили, ибо заправку продолжали производить из канистр.

Жмурясь от искрящихся снежинок, Трагмюллер смотрел, как стоявший на плоскости механик брал непослушными руками подносимые канистры и опрокидывал их в воронку, затянутую мелкой металлической сеткой. Трофейные рукавицы насквозь пропитались пролитым бензином, который, испаряясь на морозе, отбирал у рук последние крохи тепла. Когда холод становился невыносимым и пальцы теряли чувствительность, механик прекращал заправку и, сняв рукавицы, отогревал руки, засовывая их в расстегнутую прореху ватных брюк.

Не меньше доставалось и мастерам по вооружению. Щеки у большинства солдат были обморожены. Натянув отвернутые пилотки на уши, они стучали смерзшимися сапогами. Подкованные железными шипами подметки леденили ноги, а морозный ветерок пронизывал насквозь серо-голубые шинели из тонкого эрзац-сукна. Оставляя примерзающий к металлу эпителий с кожи рук, они с трудом вставляли пушечные и пулеметные ленты в раскрытые пасти патроноприемников.

Трагмюллер еле дождался, пока самолет заправят и закроют лючки. «В такой мороз приятнее сидеть в кабине, — подумал он, — там нет ветра и есть электроподогрев».

Фон Риттен, получив доклад о готовности самолетов, направился к телефону, чтобы запросить разрешение на вылет, а Трагмюллер забрался в кабину «мессершмитта».

Неожиданно в безоблачном небе послышалось ровное, басовитое гудение русских моторов. Все, бросив работу, с опаской посмотрели в сторону, откуда шел этот шум, перекрывший гул далекой артстрельбы. Кто-то из солдат крикнул: «Черная смерть!» — и механики бросились в запорошенные снегом щели.

Фон Риттен, оглянувшись, увидел, что на самолете Трагмюллера завращался винт запускаемого мотора. Он сначала хотел тоже бежать к своему самолету, но, увидев, что из-за аэродромных сооружений показалась идущая бреющим полетом шестерка Ил-2, понял, что взлететь опоздал и ему нужно спешить в укрытие.