Отрицательное мнение такого «специалиста» – отличная рекомендация. Хенкин не был репрессирован, даже не лежал в параличе – и спокойно уехал на запад, надо думать, с очеред­ными заданиями.

…До поэзии ли в такой обстановке?

Однако все-таки вернемся к ней.

В папку с одной из тетрадей Познякова в фонде С. В. Шервинского в РГАЛИ вложен обрывок бумаги с записью карандашом:

«Позняков Николай Сергеевич. Гимназический товарищ С. В. [Шервинского], поэт, участник "Круговой чаши", крупный авантюрист, окончил жизнь на военной службе, более 10 лет лежал в параличе на иждивении института имени Карбышева. Скончался в чине майора».

Наконец-то прозвучало: ПОЭТ.

Между тем Кирилл Хенкин (вот уж точно крупный авантюрист, о прочем помолчим) поэтом Познякова не назвал (мог и не знать), а крупным авантюристом не назвал по очевидной причине: он его таковым не числил. И Хенкин-то знал, что Позняков репрессирован все-таки был.

На минутку оторвемся от собственно темы. Кудрова-то пишет Цветаевой. При чем тут Позняков?..

Марина Цветаева на допросе во французской полиции 22 октября 1937 года на один из вопросов ответила: «На одной из фотографий я узнаю также г-на Познякова. Этот господин, по профессии фотограф, увеличил для меня несколько фотографий. Он также знаком с моим мужем, но я ничего не знаю о его политических убеждениях и что он делает сейчас». И. Кудрова пишет в примечании к этим словам, что Позняков «учился вместе с Эфроном в гимназии». Поскольку нам известно, что Позняков учился вместе с поэтом, прозаиком и режиссером С. В. Шервинским, то «гимназия» тут не «какая-то», это – московская гимназия Л. И. Поливанова, одно из лучших частных учебных заведений России, где учились В. Брюсов, А. Белый, М. Волошин. Сохранилось и свидетельство от 4 (17) мая 1917 года, согласно которому в августе 1912 года Н. С. Позняков поступил на естественное отделение физико-математического факультета Московского университета, через год был переведен на классическое отделение историко-филологического факультета; далее перечисляются прослушанные им курсы и пройденные испытания. Это, кстати, единственный источник, в котором фигурирует точная дата рождения Познякова – 11 (23) февраля 1893 года.

Наиболее ранние из сохранившихся стихотворений Познякова датированы 1910 годом; в 1913 году мы обнаруживаем среди участников коллективного сборника «Круговая чаша»: там приняли участие десять московских поэтов – А. Ильинский-Блюменау, В. Мориц, Л. Остроумов, Н. Позняков, Д. Рем, А. Романовская, А. Сидоров, К. Чайкин, С. Шервинский и В. Шершеневич.

В отзыве И. Кудровой Позняков фигурирует как «крупный авантюрист», но информация сообщается ценная: «…вовремя первой мировой войны сотрудничал в Красном кресте. В годы гражданской войны – в Белом движении. В Париже имел фотоателье. Вместе с К. Б. Родзевичем и В. В. Яновским "работал по связи с троцкистами ПОУМ" («Рабочая партия марксистского единства»; надо отметить что сведения эти проверить негде . – Е.В.) в период гражданской войны в Испании, что позволяет предположить какое-то участие и в расправе над руководством ПОУМ в 1936 году». Последнее предположение мы комментировать не можем за отсутствием данных, но география перемещений Познякова в эмиграции прослеживается в подписях и датах под стихотворениями: 1919 – Стамбул, 1921 – Рим, 1922 – Берлин, 1925 – Париж. По косвенным данным можно судить, что между 1926-1934 годами Позняков пережил большую любовь – и закончилась эта любовь гибелью его возлюбленного (мотоциклетной катастрофой); другу и на смерть друга будущий советский агент (?) писал стихи по-французски и по-русски. В 1938 году он на некоторое время оказывается в Испании. В 1939 году «репатриируется» в СССР. Кудрова продолжает: «По возвращении в Москву (1939 год) вел работу среди бывших республиканских бойцов Испании. Умер в шестидесятых годах на родине, избежав ареста».

Ну, а дальше – см. выше.

…А теперь – портрет нашего безвестного героя. Знать бы еще – кто такой Н. Базанов, автор этого портрета?..

Н. ПОЗНЯКОВУ

Н. Базанов 1921

Исторически род дворян Позняковых как раз к татарским князьям и восходил. Но кто вспомнил бы князька Набока, кабы не имя потомка его, Владимира Набокова?

…Архив Познякова – маленький, три тетради, несколько папок с документами и письмами. Я нашел его случайно, пересматривая опись за описью «Материалы, собранные С. В. Шервинским» в фонде последнего. Там, на внутреннем корешке одной из тетрадей со стихами есть надпись рукой Позняко­ва: «В случае моей смерти прошу эту тетрадь передать Сергею Васильевичу Шервинскому – Москва, Померанцев пер., Д. 7».

Видимо, так и случилось. В 1992 году (через год после смерти Шервинского) тетради попали в РГАЛИ. Нет ничего удивительного в том, что с тех пор в эти папки никто не заглядывал. Видимо, при советской власти это было не то знакомство, о котором хотелось вспоминать, а после ее крушения всё так или иначе попало по адресу. Еще в 1912-1914 году Шервинский и Позняков обменивались посланиями в октавах, акростихами, писали совместно… всё это сохранилось и рано или поздно дойдет до печатного станка.

В архиве Познякова уцелел документ под заглавием «История моего рода». Лучше привести его здесь целиком, чем разбирать на цитаты. Достоверность исторических фактов монгольской и отчасти русской истории мы оставляем на совести автора отрывка.

Я не знаю, который из богов истинный, и потому уважаю <всех> богов. – так было сказано в законах Великого Чингиз-<Хана>. Законы эти были написаны в конце двенадцатого века, когда Азия являлась ареной борьбы ряда религий. Все больше и больше значения получал тогда буддизм, успешно боровшийся с браминами в Индии, и с шаманизмом в северных областях; сильно распространялось магометанство, пришедшее из малой Азии, и христианство, сохранившееся здесь через последователей Несторианской ереси. Отец Ди Плано Карпини, побывавший тогда в столице ханов на границах пустыни Кара-Курум, сообщал ордену Бенедиктинцев, что при ханском дворе еженедельно совершают богослужение буддийский лама, магометанский мулла и христианский священник. Понятно, что завет Чингиза был продиктован великой государственной мудростью: только лавируя между религиями можно было держать в подчинении всю огромную массу его народов… Однако очень скоро, под влиянием завоеванного Китая, ханы приняли буддизм, который к середине четырнадцатого века стал уже их традиционной религией. По укоренившемуся правилу, наследовал престол не старший в роде, но тот из ханов, который был утвержден курулом. Около 1355 года выбор курула пал на малолетнего Пунцука – по-тибетски имя это значит – достигший совершенства . Однако мать его, которую звали Сенадени, приняла тайно христианство, и дяди Пунцука изгнали мать сына с их небольшой лод<к>ой. Они перешли Волгу, и были встречены Димитрием Донским, который предоставил им пастбища для их стад. Маленький Пунцуг участвовал с русской стороне в Куликовской битве, о чем пишут хронографы. Затем, выиграв битву, Димитрий уже не стал исполнять своих обещаний, ссылаясь на недостаток сил для такого огромного предприятия. Пунцуг остался в России, и от него пошли князья Пунцуковы / их имя со временем изменилось согласно законам русской морфологии, и они стали именоваться Позняковыми. Всё это, как то ни странно, я узнал в Британском Музее в Лондоне, из книги (на английском языке) сэра Говарда, вышедшей в Лондоне, в 1867 году под названием «История Монголов». Во времена Ивана Грозного и позже было не в моде признавать свое монгольское происхождение, и предки мои жили спокойно в своих вотчинах. Однако при Петре мой предок Позняков был назначен бунчужным хоружим (начальником штаба – оком Петра) при гетмане Скоропадском. Довольный его работой Петр послал ему рескрипт на графское достоинство – и получил его обратно с лаконическим ответом: «Не вместно мне, предкам которого твои деды дань платили, от твоего величества титулы получать» . После этого он был сослан в Кемь. В ссылке он пробыл однако недолго, и вернулся тотчас после смерти Петра. При Екатерине мой предок Гавриил был начальником Департамента Герольдии Правительствующего Сената, а брат его Адриан был Генерал-Майором и брал Измаил под начальством Суворова. Умер генерал-аншефом. Василий Позняков, полковник Конного лейб-гвардии полка, был убит в битве при Лейпциге. В доме его в Москве на Большой Никитской (см. Гершензон, Старая Москва) [2] Наполеон ставил спектакли французской труппы [3] , а московское дворянство дало там бал с живыми картинами в честь вернувшегося из Парижа Александра Первого. У Грибоедова он упоминается в «Горе от ума».

<На этом собственно «История моего рода» обрывается, дальнейший текст носит мемуарный характер, см. ниже. – Е.В>