Но мы шли.

Ибо впереди гордо шел папа, рея, как стяг, в своем плаще. Он шел вперед, чтобы грудью закрыть нас (я так мечтала). Лицо у него было перекошено. Но шел.

И кто бы мог подумать, чем вызвано такое самоубийство?

Оказалось, что от графа потребовали проявиться в Лондоне с дочерьми. Наглядно, ощутимо. Чтобы все видели. Как хозяин, ничего не боясь и заявляя – я здесь. Здороваясь за руку. Это и было министерское задание. Закрыть грудью корону. Амбразуру с пушкой. А я то так надеялась, что мы в отставке. Оказалось – это ошибка. Министр оговорился. Он сейчас заикается, – объяснили нам, – и слова его нельзя принимать всерьез.

Сказали, что это последнее задание.

Но я и без этого знала, что это будет последняя глупость. Всего я в жизни видала, но жить в особняке в центре Лондона, по-моему, может только идиот... С садиком. А идиоты шли впереди.

Нервы у Мари тоже никуда не годились.

– Я люблю жить в Лондоне! – вызывающе сказала она.

Я передернула плечиками.

– Это правда, Лу!

Я косо посмотрела на нее.

– Тут хорошо! – строго сказала Мари.

Я усиленно закивала.

– Ты знаешь, когда моросит дождь, меня охватывает такое ощущение свежести, так хорошо на душе! – мечтательно сказала Мари.

Я торжественно и медленно согласилась.

– Когда я сижу дома, а дождь по стеклу, мне наоборот хорошо работается, хочется творить, размышлять и учиться... Это просто с детства... Когда-то в детстве мне тут было так хорошо с книжкой или сидеть и мечтать... Или читать привозимые вами буддийские и тибетские рукописи для учеников из “Золотых правил”... – у Мари зажглись глаза, и она встряхнула волосами. – Видимо это наслоилось, и я люблю грозу, сильные капли по стеклу, сильней, чем пустыню Сахары...

Я внимательно поглядела на сестру.

– Неужели у тебя то, что происходит часто и немного неприятно, не вызывает счастья детства? – спросила Мари.

– Нет, когда по стеклу бьют пули, я не становлюсь маленькой, – расстроено призналась ей я.

Я тяжело помолчала.

– Но ты не волнуйся, – сказала я. – Я обязательно что-нибудь плохое придумаю, чтоб вспомнилось детство.

Все облегченно засмеялись во все горло. В семье снова был мир.

– Ты поедешь на бал!

Вот уже полчаса в нашем доме длился скандал. Прошло несколько дней, как мы жили открыто, на широкую ногу, закатывая такие вечера, что о них говорила вся страна. Голова моя работала, как лучшие часы, устраивая чудовищные по красоте приемы, хотя самой мне было появляться на них запрещено. Каждый вечер отличался изысканной индивидуальностью, своеобразной аурой, чарующей, пленительной красотой и оригинальностью... По крайней мере, на это меня хватало. Как и на то, чтоб следить, чтоб среди гостей не было убийц. Теперь мой ум должен был работать на развлекаловку! Не скажу, чтобы роль затейницы мне слишком нравилась.

– По моему, граф решил просто оттянуться за долгую сдержанность и пост за наш счет, – шепнул мне китаец, которого достало разносить вино. – Он лишь прикрывает превращение тебя в тамаду заданием министерства... Войдя во вкус, он закатывает роскошные обеды.

Но графу этого показалось мало. Как и того, что я должна была, по младшинству в семье, вынюхивать среди гостей. Оказалось, что задание министерства пошло еще дальше – мы должны были приехать на королевский рождественский бал! Куда в королевский замок будет приглашено свыше двух тысяч самых знатных людей!

Мне не было шестнадцати, меня туда никто не приглашал, туда могли пройти лишь самые знатные люди страны, близкие знакомцы короля, чьи титулы занимали целые пергаменты, а предки шли аж до обезьяны... Две тысячи человек, я их не контролирую, роту убийц прислать можно. Потому меня ни капли не волновало, что заговорщики там ходят по крышам. Я не самоубийца. Пусть танцуют. Ля-ля-ля.

И потому сообщение отца, что я тоже еду на бал, меня, мягко говоря, потрясло. В громадном зале, насквозь простреливаемом с ярусов, снять человека пулей – раз пукнуть. Я сама могу вогнать нож кому угодно в этой толчее пар и джентльменов, и ведь ты ничего не сделаешь, если кто в танце или так приблизится к тебе со спины.

– Ты поедешь на бал! – жестко сказал граф.

Я фыркнула.

– Говорят там сплошные распутники, – сказал граф маме. К тому же участились соблазнения, изнасилования и похищение молодых девушек, что легче всего на таких громадных балах маскарадах.

Я удивленно подняла брови.

– Я лучше пущу с Мари одну Лу, чем целый отряд бойцов охраны для Мари... – устало сказал он. – С Лу я буду абсолютно спокоен за дочь, раз королева требует представить ее ко двору!! – истерически вдруг выкрикнул он, и я вдруг поняла, что его что-то мучает отчаянно, что-то серьезное, а не признание меня дочерью, а я не вижу этого у родного человека, и он только что на что-то отчаянно и безумно решился, махнув рукой. – А с Мари буду полностью спокоен за Лу, а с их телохранителями – за нравственность их обоих. И возьми с собой своих монстров! – крикнул он мне.