Но он увлекся и стал даже красивым.

– Вы знаете, вы красивы, когда увлекаетесь и говорите о любимом деле... – бестактно ляпнула я.

Странно, но он покраснел как девушка и смутился. Но был настолько увлечен беседой, что не заметил, как увлек меня еще на один танец.

Мы протанцевали весело и третий танец, увлекшись разговором... Красивое видение молодого бога, которое, похоже, было моим глюком, преследовало нас, глядя на меня, а потом куда то исчезло.

Джентльмен бы протанцевал со мной и четвертый танец, если б не появилась бабушка с крокодильей угрожающей улыбкой на лице. Не знаю, кто ее укусил в детстве, но получалось внушительно.

За ней спешила мама, но она была вовсе без улыбки. Кровожадный оскал, который ее украшал, никто бы и в страшном сне не смог бы назвать улыбкой.

– Граф, вы, кажется, заблудились, да, в большом замке, – проворковала она тоном, от которого у меня застыла кровь.

– И, наверное, обсчитались танцами, – вызывающе помахивая карточкой танцев, угрожающе прорычала бабушка. – Совсем из головы вылетело?

Но графа, похоже, женское воинство не тронуло. Он понял, что от него требуется. Ласково улыбнувшись, он подошел к моим родным и подвел меня к ним. И глупо улыбался.

Он вежливо поклонился моим.

– Мы с вашей дочерью решили пожениться, – гордо сказал он моим родным.

Меня, наверное, хватил нервный шок. Потому что не в силах была ни выговорить, ни промычать ни слова, только открывала и закрывала рот.

– Что значит мы?!? – угрожающе проговорила мама. – Лу еще слишком маленькая, чтобы решать такие дела сама!! Граф, мы вас очень уважаем, но ваша мама против, – вспомнила она, – и наша тоже... Поэтому быстрей забудем этот досадный инцидент, у Лу уже есть жених и вам я отказываю...

Граф что-то выступал за права человека, что нельзя насильно девушку выдавать замуж, она должна выходить за того, кого хочет...

– Граф, вы хороший мальчик и ваши дети будут министрами, но нельзя же быть настолько наглым и невоспитанным болв...

Бабушка с силой ударила туфелькой лодочкой ей под коленку, и мама стала удивительно вежливой... И даже не договорила привычной характеристики, что было удивительно, ибо она обычно ляпала, что было на уме...

– Лу, не плач, я тебя спасу! Я тебя украду... – крикнул граф, отступая от мамы, которая не могла говорить, но зато с успехом заменяла это устрашающими врага гримасами и движениями челюстей...

Он не выдержал, и побежал, бросив на прощанье что-то, что любовь не знает преград...

– Аааа... – Мари в изнеможении откинулась на стенку. – Я не могу больше... Я умру... От смеха...

Мама, наконец, обрела речь:

– Что ты наговорила бедному мальчику!? – накинулась она.

– Если б я что-то говорила, я б тебе сказала, – огрызнулась я. – Я вообще вела себя, как категорически приказала бабушка – молчала и хихикала...

Бабушка готова была меня съесть.

– Ничего подобного развратного и аморального я ей не говорила! – вспыхнула она. – Нечего меня обвинять в том, что я учу их кокетству... – яростно ответила она на обвиняющий тяжелый взор мамы. – Я сказала в меру глуповатой, в меру!!!

Они были готовы покушать друг друга, во всяком случае, немножко откусить.

– Так, прекратите, – скомандовала Мари, – на нас и так уже смотрят как на идиоток...

Они покорно прекратили и недоумевающе глянули на друг друга. Недоумевая, что это с ними случилось. А потом вместе накинулись на меня.

– Лу, ты что, не понимаешь, что такое один танец?

– Считать не умеешь?

– До трех?

– И больше чтоб никаких трех танцев! – угрожающе сказала бабушка. – Только один танец, и только молчать!!! Ничего ему не говорить! На все предложения отвечать – я спрошу маму!

Глаза у меня, очевидно, подозрительно загорелись, поскольку я представила, какие это могут быть предложения.

Но мама резко пресекла это.

– Ты все поняла?!? – строго спросила она.

– Спрошу маму, – покорно ответила я.

Странно, но бабушка вдруг заинтересовалась моей жизнью. Боями, сражениями... Как я там выживала и выстояла в яростной схватке...

– Лу, – тихо спросила она.

– Что?

– Тебя били? – тихо спросила бабушка.

– Били.

– Больно?

– Больно...

– Еще хочешь?!

Громко заиграла музыка, заглушая мой ответ, и это было хорошо, ибо не дало бабушке уловить его соль, а то б мне еще раз попало. И так попало! И больно попало!!!

Мама взглянула на меня с мрачностью – она то его и услышала и поняла изюминку.

Я прикусила язык и поклялась себе быть молчаливой, такой молчаливой, как могильная плита и такой во всем всегда вежливой и изысканной, настоящей леди, неживой и покорной, холодной, что не двигается – в общем – благородной англичанкой...