Тимуриды Люда и Игорь
Шрифт:
Они успокоились.
– Мы применим наркотик! – гордо сказала я. Ухмыльнувшись.
А потом захихикала, увидев, какими стали лица моих друзей, братьев, воспитателей.
– Мама сошла с ума! – успокоила их я. – Возомнила себя багдадским шейхом, который кому угодно отрежет, надо ей врача скорей!
Мама только фыркнула.
Все захихикали. Все уже понимали, что она шутила. Только китаец зачем-то закрывал то, что внизу. Но ведь он тоже понимал?
Телохранители не были слугами, а, скорее, членами семьи и соратниками.
Отец рыкнул на маму.
Но тоже запечалился.
– Теперь вам надо принимать в голову еще одну опасность... – тоскливо сказал он. – В дополнение к тому, что на нас и так свалилось!
И пояснил страшную опасность.
– Девочки уже взрослые!
– Эта опасность существовала всегда, – флегматично сказал китаец. – Но Лу, с детства окруженная не лучшими представителями общества, давно научилась давать отпор... Ей приходится это делать очень долго... К тому же у нее есть такое подозрительное явление, как телохранители...
Все опять хихикнули.
– Ой, прости Цень... И ты, Вождь... – сказала мама. – Но я просто в первый раз увидела это своими глазами...
Она сжала зубы.
– Это было ужасно! – она в ужасе опять крепко сжала зубы и даже прикрыла глаза.
– Да... – подтвердил отец. – Обычно она убивает пытавшихся насильников слишком зверски... Везде кровь! – он передернул от холода плечами.
– Ужасно было, что милый принц превратился в такую гадость! – взбесилась, наоборот, мама.
– Да-да... – кивнул китаец. – У мальчика вместо лица кровавое месиво, надо было ножом...
Мама заскрипела зубами.
Мы обе с Мари отчаянно захихикали.
– Мама, успокойся, – сказала Мари, зачесывая косу. – Если б ты знала, сколько даже мне пришлось отбиваться от мужчин!
Мама побледнела.
– Папа вышел в отставку, – сказала жестко она.
Раздался наш с Мари смех.
– И теперь я сделаю из вас настоящих леди. Все, вы выросли, детские игры кончились!
Мы опять захихикали.
– Она имеет в виду шпионаж! – невинно сказала я Мари, зачесывая косу и повернув к ней голову, будто других здесь нет.
– Нет, убийства... – точно таким же тоном, качая головой и смотря мне в лицо, сказала Мари.
– Прекратите немедленно! – сказала мама. – Теперь я займусь вашим воспитанием!!!
Мы обе повернули к ней мордашки, точно впервые увидели, что она есть.
– Противные рожицы! – ухмыляясь, ласково сказала мама, успокаиваясь.
– Кто-то противный, а кто-то нет! – рассудительно проговорила я, подняв палец вверх.
– Каждый знает, кто тут противный! – тоскливо сказал папа.
– Люблю самокритику... – промурлыкала, вылизывая сливовый джем с кофты, я.
Мама, похоже, смотрела на мое... гм... воспитание с ужасом.
– Немедленно перестань облизывать руки! – рявкнула она. – У леди для этого есть слуга!
Я протянула кофту китайцу, поднесшему кофе. Как леди.
Он лизнул и пожал плечами.
– Я имела в виду, что он вытрет! – рявкнула мама.
Я снова замурлыкала.
– Ценное воспитание... – пропела я. – А когда я в поиске или во вражеском лагере, мне ручку кому подставлять?
– Леди только с лордами воспитана... – пропела Мари.
– Леди воспитана всегда!
– А настоящий лорд всегда кушает пятью ножичками... – мечтательно сказала я. – Я хотела бы видеть их вместе в разведке! Ммм...
Мама обиделась, почему-то посчитала, что я считаю ее идиоткой и гнусно издеваюсь над ней, хотя это было все, что я сказала.
– Вы уволены! – сказала мама, поджав губы.
– Слушаюсь! – сказала я, дурачась.
– Ваша служба в разведке кончилась, и ты даже не представляешь себе, как я рада!
– Есть, командир!
Чтоб показать, как я ее слушаюсь, я ходила на руках и показывала ей язык. Ибо нога была все-таки ранена. Хоть китаец и сказал, что мне чертовски повезло, и через неделю я буду ходить на ушах.
– Лу, ты только бы представила, что бы было, если б ты стала так на руки в платье посреди зала с леди, – укорила меня мама, пробуя достучаться до совести с помощью воображения.
– Голой з... в лицо? – захихикала я. – Слава Богу, у меня брюки!
Впрочем, меня ненадолго особо хватило – наевшись, я стала сонной. Я даже болею по-дурацки, как говорила мама – когда я больна, я преимущественно сплю, как раненное животное, лишь просыпаясь для еды и снова погружаясь в сон. В отличие от большинства людей мне это не тягостно, а наоборот. Организм бойца чудовищно усиленно восстанавливается, и я просыпаюсь только для того, чтоб вульгарно пожрать или помедитировать, представляя в воображении себя абсолютно здоровой, – тем, чем я должна стать с мельчайшими подробностями в воображении, а не отвлеченно. Образы здорового тела у меня настолько мощны, ярки и прочувствованы, что я словно вижу себя изнутри, каждую жилку, сухожилия, мышцу в полной реальности. И организм, как у животного, сам просится в сон, я просто проваливаюсь туда снова, если нет опасности, залечивая раны.