Этотъ вчный круговоротъ, который раскрываетъ намъ въ прошедшемъ рядъ революцій, частью неудавшихся, безконечную работу слдующихъ другъ за другомъ поколній, подобно безконечнымъ волнамъ, безпрестанно ударяющимся въ скалу, разбиваясь о нее, — это иронія судьбы, которая показываетъ, какъ плнники разбиваютъ свои цпи, чтобы дать заковать себя снова, все это служитъ причиной великой нравственной смуты и среди своихъ товарищей намъ приходилось видть такихъ, которые утративъ надежду и утомившись до битвы, складывали руки и отдавались на произволъ судьбы, покидая своихъ братьевъ. Вотъ чего они не знали, или знали на половину, т. е. ясно еще не видли того пути, по которому должны были итти, или врне, они надялись, что судьба, подобно попутному втру, надувающемуся паруса корабля, приведетъ ихъ къ цли: они надялись на успхъ, не благодаря знанію законовъ природы или исторіи, не благодаря своей упорной вол, но благодаря счастливой случайности или руководясь какимъ то смутнымъ стремленіемъ, подобно мистикамъ, которые ступая по твердой земл, воображаютъ, что ими руководитъ съ неба путеводная звзда.

Писатели, проникнутые чувствомъ своего превосходства, глубоко презирающіе волненія толпы, обрекаютъ человчество всецло двигаться такимъ образомъ въ безвыходномъ, заколдованномъ кругу. По ихъ мннію, толпа совершенно не способна къ самостоятельному мышленію, и неизбжно поддается демагогамъ, которые, преслдуя свои интересы, направляютъ массы отъ прогресса къ реакціи и обратно. Дйствительно, въ масс индивидовъ, тсно сплоченныхъ другъ съ другомъ, легко создается общая всмъ душа, всецло подчиняющаяся одной страсти, проявляющаяся въ однихъ и тхъ же крикахъ энтузіазма или отчаянія, — это какъ бы одно существо съ тысячью голосовъ, безумныхъ отъ любви или ненависти. Въ теченіе нсколькихъ дней, нсколькихъ часовъ водоворотъ событій увлекаетъ одну и ту же толпу къ самымъ противоположнымъ проявленіямъ — восторга или проклятій. Т изъ насъ, которые сражались за коммуну, знаютъ эти страшные приливы и отливы народныхъ волнъ. Когда мы отправлялись на баррикады, насъ провожали трогательными привтствіями, слезами восторга въ глазахъ, женщины нжно махали платками. Но какъ принимали тхъ изъ вчерашнихъ героевъ, которые избгнувъ смерти, возвращались, какъ плнники, окруженные солдатами. Во многихъ кварталахъ толпа состояла изъ тхъ же самыхъ людей, но какой полнйшій контрастъ въ ея чувствахъ и настроеніяхъ! Какіе негодующіе крики и проклятія. Сколько дикой ненависти въ ея словахъ: «Смерть! Смерть! Разстрлять ихъ. На гилльотину»!

Однако бываетъ толпа и толпа, и коллективное сознаніе, слагающееся изъ тысячи индивидуальныхъ, хотя бы и слдовало полученному импульсу, все же боле или мене ясно даетъ себ отчетъ, по характеру своей эмоціи, дйствительно ли хорошо то, что совершено. Съ другой стороны не подлежитъ сомннію, что вмст съ прогрессомъ человчества увеличивается число людей, сохраняющихъ сильно развитую индивидуальность и остающихся самими собою, со своими собственными убжденіями и самостоятельнымъ образомъ дйствій.

Иногда такихъ людей, думающихъ боле или мене одинаково, самихъ бываетъ достаточно, чтобы составить цлое собраніе, настроенное единодушно и съ одинаковыми стремленіями; безъ сомннія безсознательные инстинкты и привычки могутъ и здсь выступить наружу, но только на время, и личное достоинство беретъ верхъ. Обыкновенно такія собранія, члены которыхъ уважаютъ другъ друга, очень отличны отъ крикливыхъ собраній массъ, способныхъ опускаться до зврства. По своей численности они представляютъ какъ бы толпу, но по той выдержанности, которую они проявляютъ — это группа личностей, остающихся вполн самими собой, съ своими собственными убжденіями, составляя вмст съ тмъ въ своемъ цломъ, какъ бы высшее существо, сознающее свою волю и осуществляющее ее въ своей работ. Часто сравниваютъ толпу съ войскомъ, которое смотря по обстоятельствамъ или увлекается охватывающимъ всхъ безумнымъ героизмомъ или обращается въ бгство въ паническомъ страх. Но въ исторіи не мало примровъ такихъ сраженій, въ которыхъ люди смлые и ршительные борятся до конца совершенно сознательно и съ непреклонной ршимостью.

Конечно, колебанія толпы имютъ мсто, но въ какой мр? Что бы отвтить на этотъ вопросъ, надо обратиться къ событіямъ. Для того, чтобы констатировать прогрессъ, слдовало бы установить: на сколько увеличилось въ историческомъ процесс число мыслящихъ людей, сознательно дйствующихъ въ одномъ направленіи, не заботясь ни объ одобреніи, ни о порицаніи толпы. Но подобная статистика тмъ боле невозможна, что даже среди новаторовъ не мало такихъ, которые являются таковыми только на словахъ, въ дйствительности же легко даютъ увлечь себя окружающимъ ихъ мыслящимъ молодымъ товарищамъ. Съ другой стороны много такихъ, которые изъ гордости и тщеславія стараются казаться непоколебимыми, какъ скала передъ потокомъ событій, но однако теряютъ почву подъ ногами и помимо воли мняютъ свой образъ мыслей и свою рчь. Кто же теперь въ откровенной бесд не признаетъ себя соціалистомъ? Хотя бы уже по тому, что онъ старается отдать себ отчетъ въ аргументахъ противника, онъ долженъ честно понять ихъ, до извстной степени даже раздлить ихъ и ввести въ общее понятіе объ обществ, отвчающее его идеалу совершенства. Сама логика требуетъ усвоенія чужихъ мыслей и дополненія ими своихъ.

Мы революціонеры должны дйствовать подобнымъ же образомъ. Мы также должны стараться понять совершенно искренно и правдиво вс идеи нашихъ противниковъ, мы должны сдлать ихъ своими, но придавая имъ истинный ихъ смыслъ. Вс запоздалыя разсужденія нашихъ оппонентовъ съ ихъ устарлыми доводами, конечно, найдутъ себ надлежащее мсто, но не въ будущемъ, а въ прошломъ. Они принадлежатъ философіи исторіи.

Періодъ чисто инстинктивныхъ движеній теперь уже миновалъ: революціи не будутъ уже совершаться случайно, потому что прогрессъ становятся все боле и боле сознательнымъ и разумнымъ. Животное или ребенокъ всегда кричитъ, когда его бьютъ, и вообще реагируетъ извстнымъ движеніемъ или ударомъ: такъ и мимоза складываетъ свои листья отъ всякаго вншняго раздраженія; но отъ этихъ непроизвольныхъ движеній далеко еще до систематической и упорной борьбы противъ гнета. Народамъ прежде казалось, что событія слдуютъ одни за другими безъ всякаго порядка, но они наконецъ научились познавать связь между ними и ихъ неумолимую логику, они начинаютъ понимать, что и имъ также слдуетъ держаться извстнаго образа дйствій, чтобы выйти побдителями. Соціальная наука, указывающая причины рабства и какъ противовсъ — средства освобожденія, понемногу освобождается отъ хаоса противорчивыхъ мнній.

Первый фактъ, разъясненный этой наукой тотъ, что никакая революція не можетъ совершиться безъ предшествующей ей эволюціи. Конечно, древняя исторія разсказываетъ намъ о множеств такъ называемыхъ «дворцовыхъ революцій», т. е. о замн одного короля другимъ, какого либо министра или фаворитки другимъ совтникомъ или новой фавориткой. Но подобныя перемны, неимющія ровно никакого общественнаго значенія и касающіяся въ дйствительности только отдльныхъ личностей, могли совершаться безъ малйшаго содйствія со стороны народныхъ массъ: для этого оказывалось достаточно, чтобы нашелся наемный убійца съ хорошо отточеннымъ кинжаломъ, и тронъ будетъ имть новаго замстителя. Безъ сомннія, прихоть короля могла тогда вовлечь королевство и толпу подданныхъ въ непредвиднныя авантюры, но народу, привыкшему къ послушанію и покорности, оставалось только сообразоваться съ желаніями свыше: онъ не пытался выражать свое мнніе о длахъ, которыя ему казались неизмримо выше его ограниченной компетенціи. Точно также въ стран, которую оспаривали другъ у друга дв враждебныя династіи съ своими аристократическими и буржуазными кліентами, кажущіяся революціи могли совершаться при помощи убійствъ: такой заговоръ убійцъ, благопріятствуемый успхомъ, передавалъ тронъ другому лицу, измняя личный составъ правительства; но какое значеніе иметъ это для угнетеннаго народа. Наконецъ, въ такомъ государств, гд основаніе власти было нсколько расширено существованіемъ оспаривавшихъ главенство классовъ, стоявшихъ надъ безправной толпой, заране обреченной на полное подчиненіе торжествующему классу, еще возможны уличныя битвы, сооруженіе баррикадъ и провозглашеніе временнаго правительства въ городской ратуш.

Но новыя попытки въ этомъ направленіи едва ли могутъ удасться въ нашихъ городахъ, обращенныхъ въ укрпленный лагерь, съ казармами и цитаделями; уже послднія «революціи» въ этомъ род имли только временный успхъ. Такъ въ 1848 г. Франція шла лишь прихрамывая за тми, кто провозгласилъ республику, не зная, что они понимали подъ этимъ словомъ, и воспользовались первымъ случаемъ, чтобы повернуть въ другую сторону. Масса крестьянъ, съ мнніемъ которыхъ не справлялись, но которая тмъ не мене все же заявила его — правда неясно, темно, неопредленно, но все же съумла выразить что пока эволюція крестьянства не совершилась — оно не хочетъ революціи, которая тмъ самымъ оказалась преждевременной; едва прошло три мсяца со времени революціоннаго взрыва, какъ масса избирателей возстановила старый порядокъ въ его традиціонной форм, къ которому еще тяготли ихъ рабскія души: такъ вьючное животное по привычк подставляетъ свою надорванную спину подъ новую тяжесть. Точно такъ же революція коммуны, столь удивительно удавшаяся и неизбжно вызванная обстоятельствами, очевидно, не могла восторжествовать, потому что она была совершена только половиной Парижа и опиралась во всей Франціи только на промышленные центры: начавшійся отливъ затопилъ ее въ мор крови. Теперь уже недостаточно повторять старыя формулы vox populi, vox Dei, и испускать воинственные крики, разввая въ воздух знаменами. Достоинство гражданина можетъ при извстныхъ обстоятельствахъ потребовать отъ него, чтобы онъ воздвигалъ баррикады, защищалъ свою страну, свой городъ или свою свободу; но онъ не долженъ воображать, что хотя бы малйшій вопросъ могъ быть отданъ на неврное ршеніе ружейныхъ пуль.