– И?..

Эберляйн внимательно посмотрел на Дона:

– Ничего. Ни туннеля, ни креста, ни звезды. Тела Стриндберга и Френкеля лежали, как я уже сказал, в тридцатиметровой расщелине. На теле Френкеля обнаружена огнестрельная рана в живот. В рюкзаке и в куртке Стриндберга обнаружились медные цилиндры с негативами. Я вам их показал. Метеорологические таблицы Френкеля были спрятаны в перчатке. После этого нам почти ничего узнать не удалось.

В библиотеке воцарилось молчание. Наконец прозвучал голос Эвы Странд:

– Вы сказали что-то о невесте Стриндберга, Анне Шарлье?

– Меры безопасности, – тихо и, похоже, с горечью произнес Эберляйн. – Меры безопасности, зашедшие слишком далеко… Основатели Фонда надеялись, что рано или поздно им удастся найти этих «чужаков», расстрелявших экспедицию, и вернуть крест и звезду. Для них были весьма нежелательны вопросы о судьбе экспедиции – ни от шведов вообще, ни от Нобеля в особенности. По условиям контракта, банкиры считали себя единственными законными владельцами как инструментов Стриндберга, так и возможных сокровищ, найденных с их помощью. Для них не составило труда подделать несколько документов. Подделав почерк, они сфабриковали две тетради дневников Андре и стенографические каракули Стриндберга, не говоря уже о метеорологических таблицах Френкеля. Хуже всего удались фотографии, они и сейчас выглядят сомнительно… Чтобы отвлечь внимание от самых северо-восточных широт, решили заложить след на юго-западе. Выбор пал на остров Белый, к северу от Свальбарда, – пустынное место, где можно было без помех инсценировать крушение. Там был построен «последний лагерь». Подбросили три изуродованных до неузнаваемости трупа, а также кое-какие предметы, найденные в гондоле. Чтобы убедить недоверчивых шведов, на нижнем белье вышили монограммы Андре и Стриндберга. Все было готово уже летом 1899 года, но так называемый «последний лагерь» нашли только через тридцать лет. Охотники на моржей из Олесунда наткнулись на подброшенный давным-давно багор с клеймом «Полярная экспедиция Андре». Потом тела провезли в траурном кортеже по Стокгольму, похоронили и забыли.

– Но семья Андре… и Анна, невеста Нильса… они же должны были посмотреть и убедиться, что хоронят не кого-нибудь, а их близких?

– Через тридцать лет не на что смотреть… К тому же тела кремировали без вскрытия. В то время это вызвало скандал.

– А Анна Шарлье? – Снова голос Эвы Странд.

– Вся операция была глупостью, – сказал Эберляйн. – Могли же тела вообще не найтись! Не нужно было все это затевать. А Анна… она так всю жизнь и оплакивала Нильса. Через пятьдесят лет ее сердце похоронили в серебряном ларце рядом с мнимым Нильсом, на Северном кладбище. Жестоко, не правда ли? Сердце любящей женщины положили с чужим прахом. Разрешите? – Эберляйн начал складывать разложенные на столе карты с эскизами полушарий. – Итак, немцы замели следы, но крест и звезду искать продолжали. Со временем поиски становились все более вялыми… А Фонд превратился в своего рода архив, в хранителя тайны, исторической загадки, которая ждет своего разрешения.

– Он положил сложенную гармошкой карту в шкатулку, вставил шплинты и защелкнул замок.

– Понятно, что истинных основателей Фонда сегодня уже нет в живых. Но контракт, подписанный когда-то Стриндбергом и Андре, остается в силе. И вы, разумеется, понимаете, какие надежды породила находка Эрика Халла. Думаю, мой работодатель в Германии ни перед чем не остановится, чтобы внести ясность в этот вопрос.

– Короче, вы хотите завладеть инструментами Стриндберга, – сказал Дон.

– Фонд хочет получить то, что принадлежит ему, – с улыбкой, но и с угрозой медленно произнес Эберляйн. – Фонд хочет получить то, за что он заплатил огромные деньги. – Серо-желтые глаза за поляризованными стеклами очков. – И вы, Дон Тительман, волею случая стали последним звеном, связывающим нас с покойным Эриком Халлом, с документами и другими предметами, найденными им в шахте… а может быть, там была и звезда Себа?

Дон поерзал на стуле. Рука невольно нащупала открытку под подкладкой пиджака.

– Я думаю, вы и сами заинтересованы нам помочь. Ваша ситуация не из легких… Крест исчез, неприятности с полицией… Если бы вы и в самом деле могли нам что-то подсказать. Может быть, это вопрос денег…

Дон закрыл глаза, и под журчание слов Эберляйна представил себе двойные двери библиотеки, винтовую лестницу, освещенные комнаты, парадный мрамор главной лестницы, зеркало в позолоченной раме, входную дверь… Он открыл глаза.

– Мне пришло в голову, – промямлил он, – только сейчас, когда вы сказали… вы спросили… упоминал ли Эрик Халл о звезде…

Улыбка на слишком розовых для этого лица губах.

– О звезде… – повторил Дон, – да, возможно, он много чего говорил…

Эва Странд со скрипом повернулась на стуле.

– Вы не должны… – начала она.

– Да и не только звезда, – продолжил Дон, не обращая на нее внимания. – Он говорил еще и о найденных документах. Впрочем, ерунда какая-то. Не отложилось в памяти. Несколько строк в письме… или это была открытка?

Он посмотрел Эберляйну в глаза. Дорогой, на заказ сшитый костюм. Надменный немецкий аристократ. Родители наверняка были нацистами.

– Что за строки? – спросил Эберляйн без выражения.

– Сейчас вряд ли вспомню… думаю, какой-то шифр.

– Шифр?

– Ну да… чуть ли не поэма. Стихи… но среди всей этой чуши есть название местности.

– Так что вы можете вспомнить?

– Я…

– Слушаю?

– Это, конечно, зависит… пробовать можно долго, но вряд ли… но что я помню точно, так это год и адрес… Институт гигиены Ваффен СС, Равенсбрюк, 1942 год, – медленно, по слогам, произнес Дон, глядя в глаза Эберляйну.