И вдруг Дарин тихо произнёс:

— Мир суровый, мрак подземный у жестокой Хель чертогов…

Дэор продолжил:

— Семь темниц, узилищ девять, замка снежного пороги…

И Рольф повёл дальше, под звук одинокой волынки западного ветра:

— И начертанные знаки над Железными вратами…

Борин присоединился:

— Над студёными ветрами, надо льдами и морями… — грустно улыбнулся Корд'аэн. — Это выше всех нас. Не ищите смысла, не думайте о выгоде: они обманут вас, отравят вас, и выбросят, и мне горько говорить это… Тут мало просто не бояться смерти. Тут надо и жизни не бояться.

Что её бояться, — промолчал я. — От неё тошнит…

И тут меня словно ударило. Сильно.

А ведь его тоже тошнило. Корд'аэн О'Флиннах, друид, человек Холмов, он никогда не забывал, насколько омерзительным сделали мы этот мир, устав напоминать себе, что мир прекрасен. Жалел ли я его? Нет, пока — нет. Но моё уважение он вернул.

— Знаешь, Корд… — начал было я, избегая поднимать на него глаза, но он мягко прервал меня:

— Знаю, дружище. И поэтому мы пойдём в Девятый Замок все вместе. На закате, когда для смертников распахнутся врата судьбы. Пока же — отдохнём…

— Какое в волчью задницу отдохнём! — буркнул Тидрек. — Холодрыга же…

— Я ради такого случая колдону, — уверил его Корд. — Заслужили…

— Собаки служат! — фыркнул Дарин. — Дверги — зарабатывают!

— Зарабатывают, — со смехом кивнул друид. — Всякие раны, синяки и ссадины. Подойди ближе, наследный князь Подземных Палат, надобно осмотреть твоё плечо. Остальных это, кстати, тоже касается!

Все, кроме Асклинга и самого колдуна, носили повязки. Молодчина, Корд'аэн, предусмотрел, захватил пол-лиги тряпок и прочей лекарской мелочи. Только где он это все уместил?

Хо-хо. Там же, где и еду.

В Асклинге.

Эльри, Борин, Тидрек и Дэор хохотали, глядя на Рольфа. Бедняга, он-то думал, что наш Асклинг добропорядочный дверг-бородач, и вот у него на глазах чародей берёт и откручивает ему голову! А тот — нет бы орать от боли — улыбается. А потом рука волшебника достает из его внутренностей лепёшки, солонину, воду, какие-то лекарские пузырьки… Это мы привыкли к ясеневому товарищу, да и то — Дарин, похоже, ещё сомневается, как к нему относиться…

Рольф хмуро покрутил головой, и отвернулся, громко сплюнув в сторону Асклинга:

— Тьфу! Чёрное колдовство! Пропадите пропадом, чтоб вам гореть после смерти!

Лазуриты Асклинговых глаз потускнели. Он обиделся, но промолчал.

Зато Тидрек бросил презрительно:

— Уж ты-то наверняка праведник, каких поискать, прям святой Мартен…

Рольф дёрнулся: словно полоснули ножом по лицу. Потом замер, окаменел, и долго так сидел, в молчании и бездвижии. Мы все безумцы, все, кто пришёл сегодня к Девятому Замку. Наша сага завершится сегодня. И кто-то из неё выпадет.

Каменное дерево. Зеркало великанов. Чудовище, сочленённое из трупов других мразей. Выкидыш воспалённой зодческой мысли. Тёмный идол драконьего бога, и закат вдоволь пролил ему жертвенной крови…

В этих землях закаты куда краснее, чем дома.

Я лежал на плаще, сытый и почти довольный, и смотрел на замок. Корд сказал, что идём на закате, когда ворота станут видны. Мы обошли замок кругом, но ни намёка на вход не обнаружили. Солнце садилось за горами. Мы ждали, стуча зубами… хотя Корд'аэн исполнил обещание, и холода не было. Снаружи. Но иней крался изнутри.

Приземистая башня нависала над пропастью жирным брюхом, грозя свалиться в бездну, цепляясь снизу толстыми кривыми столбами-лапами. Окоченевшими. Другая — прямоугольная, высокая, увенчанная двускатной крышей. Струя алого пламени время от времени взлетала над кровлей. Хитросплетение множества тонких башенок, что обвивают друг друга гибкими побегами винограда, танцующими змеями. Роскошные балконы, острые колпаки и широкие чаши на крышах. Чёрные знамена с алым кругом, к которому стремится белая птица, похожая на чайку. Хрустальные источники, проливающие воду с неимоверной высоты. Их вода наверху кажется сладким красным вином, а внизу — седым туманом, серебряной пылью. Лёгкие, изящные, уходящие ввысь… облепленные целыми гроздьями уродливых чудовищ-горгулий. Кажется, будто башенки стремятся сбросить с себя тварей, а те хватаются за выступы, друг за друга, цепко и жадно. И по девять чудищ висит на девяти, уцепившихся за гладкие стены.

Эти жуткие и жалкие твари — это мы. Мы — те, кто просит. Те, кто хочет. Те, кто жертвует. Те, кто стремится. Те, кто шёл со мной тремя морями, крутыми тропами и сырыми пещерами Безмолвия…

И я.

Тем временем на цельной стене появились в лучах заката чугунные ворота цвета увядшей розы, покрытые инеем, и яркий, обжигающий золотой круг вспыхнул над ними. Солнце?

Какое холодное…

К воротам вела тропа, посыпанная серым пеплом погребальных костров, а по обе стороны от тропы — бездна. Шум потока едва доносился наверх…