А потом упал.

На спину.

И более не смеялся.

— О да, Тидрек Хильдарсон, ты прав, — Аллиэ медленно шла вперед и говорила хрипло и словно в бреду, — ты прав, мир воистину жесток. Мир способен на такую жестокость, на которую не способны никакие звери, люди или тролли, никакие боги, демоны и чудовища. Потому что мир знает боль. И может преодолеть себя. Но кое-кто перестанет быть его частью.

Она смеялась. Я видел, как слёзы катятся по её щекам. Но единственное, на что меня тогда хватило, это было изо всей мочи заорать:

— Корд! Корд'аэн! Помоги!!!

…Корд'аэн обернулся. Обожжённое лицо с холодной, вежливой улыбкой. Зря я его позвал.

— Еще трое? — удивлённо взглянул на павших спутников. — Это перебор. Мне хватит одного.

…Дейрах заклял его огнём и тьмой, кровью жертв и пеплом священной рощи, шаром омелы и криком младенца, и Корд'аэн пошатнулся. Но устоял — и заклял Дейраха крестом, и солнцем, и молнией, и морской бурей, но это мало кому повредило. Тогда друид взял крови Рольфа Ингварсона и сотворил из неё алую птицу, и птица принялась клевать Дейраха, но тот направил на неё жезл с Кровавым камнем, и камень поглотил птицу. Затем ударил жезлом тень друида. Тот упал на колени. Дейрах снял с себя золотую ветвь омелы и возложил на Корд'аэна. Корд закричал, ибо много мерзости ему привиделось, и поджёг свой красивый резной посох, и ударил им чародея. Заклял его Мировым Древом, Мировой Горой, сердцем Дракона, и уже готов был добить его, когда услышал отчаянный крик…

И отвлёкся от врага.

Склонился над Борином, погасил пламя взглядом. Дуновением растопил ледяной панцирь вокруг Дарина. Прикосновением дымящегося посоха затянул рану на голове Тидрека. И посмотрел в глаза Аллиэ.

— Однако и ты научился у мира жестокости, — улыбаясь, сказала она. — Иначе не посмел бы вспоминать ни Древо, ни тем более Дракона…

— А ты не спешила помогать приятелю, — Корд'аэн едва стоял на ногах, но насмехался.

— Я отдала тебя ему… Он бы оскорбился.

— Отдала… — грусть дрожала в голосе друида, обида мелькнула в глазах, но не от того, что о нём говорили, как о вещи. — Аллиэ, это всё не имеет никакого смысла. Ради чего?.. Пожалуйста, дайте нам пройти. Обещаю, что не стану вам мстить, что не стану преследовать…

— Как великодушно! — плюнула словами колдунья. — Однажды жалость уже принесла тебе неприятности — не боишься повторения?

— Хорошо, Аллиэ. В таком случае я снимаю с себя права и обязанности Медного Судьи. Я больше не Медный Судья, нет. Отныне я просто Лис. И нет у вас на меня псов, а в вашем курятнике найдется чем… кем закусить.

Тут Дейрах напал на него со спины. Заклятие скрутило его болью, бросило наземь. Но он поднялся молниеносно, и его тень не поспевала за ним.

Затем они трое запели чародейские песни. Песни сшиблись над вершинами. Горы морщились. Треснуло полотно бытия. Время скорчилось раздавленной змеёй, зашлось в судорогах, откусив собственный хвост…

Первую песнь пела Аллиэ.

Ей отвечал Корд'аэн.

Но снова отвлёкся.

Финнгалк всё же достал жалом серого пса. Тот взвыл, забился в судорогах, разбрасывая пену, — яд обездвиживал, но он боролся… Эльри подскочил с секирой, но не попал куда метил, а финнгалк распорол ему живот славным ударом лапы. От топора Дэора кошка отскочила и прыгнула на Корда. Друид запустил руку под плащ, проник сквозь рёбра и сжал собственное сердце, а потом выбросил раскрытую ладонь. Из рукава выскочила огненная лисица, взобралась чудищу на загривок и прокусила шкуру. Посыпались искры, пламя охватило финнгалка, и два зверя покатились по камням, рыча и воя.

Корд'аэн бросил Дэору:

— Я тут занят… вы не лезьте. Зашей Эльри живот. Надо внести его в Замок ещё живым.

— Тогда будь добр, поторопись! — прошипел Дэор.

А Дейрах пел.

И там, где погибло солнце, на западе, зажглись красные звёзды. И они были как капельки смолы, как капельки крови, как очи предков — чужих предков, осквернённых тобою в чужой земле, на чужой войне, в священном Крестовом походе.

Корд'аэн потерял кусок сердца, и неведомо как стоял он перед теми незрячими глазами, один против всей этой земли и всего этого неба. И пел.