— Значит, это конец? — удивительно спокойно спросил Дарин.

— Стойте и не двигайтесь, — Корд'аэн перехватил посох поудобнее и пошёл вперёд. — Не смейте мне мешать, даже ты, Борин Торинсон!

И глаза Корд'аэна стали глазами суровой зимы.

Он воздел десницу. Внезапно налетел холодный ветер, и в его насмешливом смехе я услышал голос нашего чародея. И этот голос мне не понравился. Он был пропитан хладом и презрением. Сквозь слова заклятия и рёв урагана донесся шёпот Дэора:

— Как он похож на Эльн…

Я так и не узнал, на кого же похож Корд'аэн. Туман обволок нас ледяным коконом, снежным вихрем. Над нами возник громадный котёл, прозрачный как стекло. На гладкой поверхности серебрились причудливые фигуры, писаные инеем. Пламенный перст сорвался и ударил в купол. Отскочил, взвился в небо, рухнул на землю, ввинчиваясь в волшебный лёд, рассыпая искры и снежинки. Иней посыпался на голову Корда, сделав его седым.

Дарин стал на колени, накрыл голову руками и тихо пропищал: "Сейчас пробьёт…", Тидрек заткнул ему рот рукавицей.

А Корд'аэн вышел из-под купола. Прямо сквозь лёд.

Огонь бросился на него, торжествуя и рыча. Чародей же смотрел на яркое пламя и улыбался. От холодного презрения той улыбки погасли бы подземные огни и задохнулись бы пеплом гейзеры. И полыхающий вихрь дрогнул. Но не остановился.

И тогда этот страшный, безумный чужак с лицом мальчишки и глазами седого айсберга откинул посох, сорвал плащ и рубаху и обнажённый по пояс пошёл навстречу пламени, крича:

— Иди сюда, червь огнекрылый, гибель народов, иди же сюда, и познай предел своей силе!

Огненный вихрь ткнулся в него. Он захохотал. Закричал. Этот крик будет мне сниться. Ураган пламени проваливался сквозь него в никуда, земля всасывала огонь, подобно жадной трясине. Потом Корд'аэн произнёс:

— Флиннах, отец мой… Муирнэ, мать моя… Брендах, учитель мой… Аллиэ… простите…

Но огонь угас, исчезло огненное копьё, и в руках друида остался лишь клок рыжих волос. Он приложил волосы к раскалённым камням. Аллиэ крикнула:

— Отдай! Отдай… ублюдок!

Пряди горели, скручивались, пахли горелой мерзостью. Аллиэ сделала шаг, остановилась, и золотая веточка омелы у неё на шее накалилась, расплавилась, стекла вниз, прожигая шубу и кожу, сквозь камень, и ушла вниз, под горы и землю. Исчезла в подгорном мраке, за толщей породы. Тогда Аллиэ опустилась на колени, сосредоточенно разглядывая свои руки.

Корд'аэн шагнул было к ней, потом обернулся и обвёл нас взглядом. Его зелёные глаза были наполнены ядом. Я вздрогнул, словно за шиворот вылили ведро воды с кусочками льда.

— Как же вы мне все надоели… — прошипел он, плюнул на купол, и тот разлетелся вдребезги.

Потом поднял руку над головой Аллиэ и проговорил:

— А теперь мы пройдем в Девятый Замок, а о тебе никто и не вспомнит. Твоя слава не переживёт века, как ты мечтала. Твой удел — это Чёрный лёд.

В следующий миг перед ним стояла коленопреклонённая ледяная статуя. Корд'аэн посмотрел на неё взглядом, полным угасающей печали, и упал на камень рядом, и замер в бездвижии.

Я подошёл к нему, наклонился, перевернул. На груди чернела рана, алая по краям. Но лицо стало белым, как алебастр. По его волосам катились капли растаявшего инея. Орехового цвета пряди прочертила седина. Складки пролегли на лбу и в уголках закрытых глаз. Он не дышал, и сердце его не билось.

— Не в силах я вернуть тебя из-за твоего Моря, — холодны были его пальцы, и мой голос звучал ровно, — но для меня честью было знать тебя, Корд'аэн О'Флиннах.

А Тидрек Хильдарсон, не медля ни минуты, направился к закованной в лёд Аллиэ, поигрывая кинжалом. Прекрасен был тот кинжал: длинное и узкое лезвие, а хрустальная рукоять переплетена золотой сеточкой. И роза чистого серебра распустилась в хьяльте.

— Я вырежу твоё сердце, — напевал мастер, — и буду гадать на твоих кишках!

Светлый огонёк его серых глаз померк, осталась лишь тысячеглавая огнедышащая злость.

Корд'аэн вздрогнул, судорога свела мышцы, он открыл глаза, тревожные, но снова тёплые, приподнялся и, морщась от боли, крикнул:

— Стой! Стой, не смей!..

Конечно же, Тидрек его не послушался.

Роза пустила острый корень в сердце колдуньи сквозь лёд. Кинжал вышел, довольный, красный, и вновь пронзил плоть. Злорадно смеясь, Тидрек кромсал эту женщину, не в силах забыть и простить, становясь на дорогу, с которой нет возврата. Это было грустно и мерзко.

Дэор едва оттащил его от Аллиэ. Потом сказал:

— Надобно похоронить Рольфа.

— Нет, — возразил друид, — нет времени. Врата скоро закроют, а до завтрашнего заката можем и не дотянуть. Мало ли кто ещё пожалует.

Только сейчас я заметил, что чугунные врата цвета увядшей розы открыты, словно прожорливая пасть дракона. Корд'аэн сказал:

— Похороним Рольфа сына Ингвара со славой в Девятом Замке.

— А нам позволят? — спросил Дарин.

— А плевать! — сухо ответил Корд. — Идёмте!