Так пропели они вдвоём. Старик ухмылялся.

"Так значит, ты не погибла, там, перед воротами?" — хотел спросить Корд'аэн. И не спросил. Ибо знал ответ. Жизнь и смерть — одно и то же.

Аллиэ присела в кресло рядом с ним.

— Пойдём со мной, — она улыбнулась, как некогда, — туда, на наше место, в нашу осень.

— Я пошёл бы не думая — до того, как мы всё разрушили, — вздох рвал сердце.

— Что изменилось? — спросила она отрешённо.

— Осень кончилась, — сказал он, стараясь вплести во взор камень и скалы, а в голос — серебро и лёд. И не удивился, услышав лишь сухой шёпот песчинок.

— Осень кончилась, праздничные костры потухли, Луна Павшего Листа скрылась во мгле, иней расписал голые ветви нашего леса. Грядёт зима, буря, мрак и смерть. Вместо праздничных огней — погребальные костры и пламя пожара.

— Вечное пламя! — воскликнула она.

— Этого я и боюсь.

— Боишься вечной осени? Вечной любви? Изрядно же ты постарел.

Она тоже шептала. В её глазах звенела хрупкая надежда, зелёное стекло… Скажешь не то, разобьёшь надежду — лопнет стекло, прольются слёзы драгоценными осколками…

— Боюсь, — повторил он, — боюсь губ в крови и пламени войны. Очень боюсь.

Казалось, ещё миг — и она взорвется криком, рыданием, стоном… И весёлый озорной смех прозвенел в роскошном зале.

— Обычная трусость всех мужей, — Аллиэ улыбнулась, — бедненький перепуганный лисёнок…

Они молчали и смотрели друг на друга. Аллиэ улыбалась. Корд'аэн — тоже. За рамой картины переливался нарядами волшебный осенний лес. Лес в далеком Маг Друэ, где свела их безжалостная Судьба.

— И ты готова простить мне… — начал он.

— Готова, — перебила она.

— Даже ту победу под Тар Бранна? Унижение? Тела твоих соратников, попираемые войсками на марше? Пылающие руины? Заклятые кандалы на твоих руках? Плевки в лицо? Презрение?

— Я сама стала на тот путь, — пожала плечами Аллиэ, — а сможешь ли ты простить мне мое предательство?

— Ты не меня предала. Наставников. Пусть они простят.

— О нет! Они? Да кто они такие?.. Они не простили бы нам свободу!

— Предательство, — прошептал друид, и белое пламя полыхало в его глазах, — измена старшим и нож в спину друзьям.

— У меня там не было друзей. Были лишь высокомерные господа и их краткоживущие холуи. Те, кто жалели и снисходили. Милостивые. Сострадательные. А холуи — ещё и ненавидевшие. За что? За то, что я тоже из краткоживущих, за то, что не хочу, как они, лизать золотые блюда. Неблагодарность? Быть может, но за непрошенную милость не благодарят.

Она смолкла, гордая, похожая на неприступную крепость. Крепость, охваченную огнем. Крепость, которая не сдаётся.

В тишине проскрипел Хранитель:

— О, это будет прекрасная картина!

— У меня был только ты, — тихо добавила Аллиэ, — а ты меня не услышал.

— Я не слышу глупых речей. Речей рабов.

— Рабов?! О, ты мудр и свободен! — вскричала она.

— А повелители рабов ещё хуже, — жёстко бросил он, — и не надо говорить, что вы трудились на благо добрых людей. Власти вы алкали, словно волки мяса.

— А ты взял власть со стола господ, словно корыто объедков!

— И это не было легко, смею уверить, — презрение к господам прорвалось наконец в его голосе, но он быстро спросил о другом, чтобы не сойти с ума:

— Почему вы позволили нам выжить? Ведь если бы вместо серых ормингов вы взяли отряд чёрных, или кого-нибудь пострашнее…

— Всё дело в легенде, — услужливо подсказал Глумхарр, — ведь убить героя значит поставить ему идол почтения. А коли герой сломается… Сядет на полпути, подумает… и пойдёт обратно…

Аллиэ молчала. Как неживая.

— Тогда зачем нужен был тот огонь?..

— Так палач выбивает колоду из-под ног повешенного. И если лопнет верёвка — боги не желают этой жертвы. Лопнула! Вы — о, сколь смешно, так плачьте же! — избранные. Прочие стали бы пеплом своего огня.

— А если бы… если бы я не выдержал? Если бы духи-хранители отвернулись от нас?

— Даже если бы мы привели тысячу огненных драконов, вы дошли бы, — мёртвым голосом сказала Аллиэ. — Ты, Лисёнок, обошёлся бы большим презрением. Может, принёс бы в жертву не только Рольфа…