" — Я в твоём возрасте топтал дороги Эльдинора, натощак, без эйрира в кармане. Ты живёшь на всём готовеньком. Твои старшие братья и сёстры помнят ещё нужду, спроси при случае, каково оно было, когда мы ходили на ножах с родом Торварда. Ты не помнишь их зависти. Не помнишь, как из-за людской молвы о нашем мастерстве они грозили бросать наших младенцев в горные пропасти. И, знаешь, порою — бросали. Но мы не отреклись. А теперь ты, несчастный мой ублюдок, хочешь вступить в этот ихний цех? Ты, верно, думаешь, что станешь помыкать ими, теми, кто ненавидит тебя и меня? О нет, мой косоголовый дурачок. Они — люди из рода Торварда, и другие, кто там заправляет, — они ничего не забыли. Они используют тебя, а потом выбросят, нищего, оборванного. И коль я всё ещё буду главою рода Хёльтура — будь уверен, никто из Хёльтурунгов тебе не протянет руки. Ибо ты сам протянул руку ядовитой гадине".

Торин не стал тогда говорить, что цех — это та великая сила, которая не даст повториться кровопролитию и лишь увеличит доходы каждого. Не стал говорить, что надо уметь прощать.

Он сделал хуже.

" — Сдаётся мне, — сказал Торин, глядя отцу в глаза, — что Торвардинги не лили бы нашу кровь, если бы не твоё великое мастерство. Будь ты такой же жалкой бездарью, как я, — не летели бы наши младенцы со скал".

Сказал — и покраснел, яростно грызя свой проклятый язык.

А Тор не глядел на сына. Он глядел на малиновый туман восхода в долинах. И в его глазах леденел такой же туман. Кровь, дымящаяся на морозе. Наконец Тор тяжко молвил:

" — Ступай, Торин Кирка. И впредь говори людям, что ты сын Фрейи дочери Тьорви, а не Тора сына Хрофта".

Торин поклонился и молча вышел. А Тор долго ещё стоял у крыши мира и старался унять мерзкую дрожь.

А потом ему было видение. Грохотали камни, дрожала земля, гневались горы. И кричали те, кому не повезло. Тор никому не сказал о том видении. Даже Фрейе.

И вот родители стали забирать детей. А за Борином никто не спешил. И потому Тор почти не удивился, когда заикающийся гонец сообщил, что Торина Кирку и Асвейг дочь Орми засыпало при обвале. Сперва не хотел даже ехать на похороны. На поминальной же тризне безразлично пожал плечами и молвил: "Тот, кто не уважает горы, пусть не рассчитывает, что горы станут уважать его". Мало кто понял, о чем речь.

А Борин с тех пор стал жить у деда с бабкой. Летом с ватагой братьев и сестер носился по всему дому, приводя в умиление Фрейю и в ярость — прислугу. Зимой слушал бабушкины сказки и учился под руководством строгого деда. Тор учил Борина тем простым вещам, о которых его сверстники пока и знать не знали: счёту, руническому и буквенному письму, языкам и обычаям других народов, землеописанию и — чуть-чуть — колдовским песням и магии народа Двергар.

А вот зодчеству Тор пока не решался учить внука. Тот был ещё слишком мал — это первое. Второе: Тор боялся, смертельно боялся, что Борину это будет безразлично. Только подарил внуку игрушечный замок, который можно было перестраивать, как угодно. Борин его собрал пару раз, да и забросил.

Куда больше его влекли звёзды, дороги, беспредельные ночные горы, озарённые кострами путников, — и песни, что звучат у тех костров…

— Доброе утро, дедушка, — детский голос необычно звучал в строгом величественном чертоге. — Доброе утро, господин Асфель.

Кудрявый малец поклонился взрослым с таким достоинством, что Асфеля взяла зависть. Ещё он заметил, что внук не похож на деда, если не смотреть обоим в глаза. Такая схожесть говорит сведущим людям о многом.

— А что это ты, разбойник, так рано поднялся? — прищурился Тор.

— Я и не ложился, — честно сказал мальчишка.

— Ты мне это дело бросай! — сердито проворчал Тор. — Опять целый день будешь ходить, как киркой ударенный. Учеба в толк не пойдет.

— А позволено ли будет полюбопытствовать, — вкрадчиво обратился Асфель к малышу, — что так тебя увлекло, юный мой господин Борин?

Надо было видеть, как омрачилось лицо Тора. А Борин просто ответил:

— Нетрудно молвить: я складывал хейти и кённинги.

— О, — улыбнулся Асфель, — так предо мною молодой скальд?

Борин просиял от похвалы, но взял себя в руки и сказал:

— Не всякий, кому случается сказать вису, это скальд. Много виршеплётов — куда меньше сказителей.

— Вижу внука достойного деда, — рассмеялся Асфель и легко поклонился. Он видел, как сияли глаза Борина, и как почернел взор старика.

— Позвольте откланяться, — сказал Асфель и удалился. Он узнал всё.

А старый мастер не спеша выколотил трубку и вдруг улыбнулся внуку.

— Не так давно ты сидел у меня на коленях и завязывал мне усы морским узлом. Теперь это мне впору проситься к тебе на ручки. Так что, думается мне, пришло тебе время немного поучиться как то пристало мастеру. Я еду в Даэлор, строить новый дворец для короля, а ты едешь со мной.

— Не шутишь? — впервые в голосе мальца звучало недоверие.

— Нет, конечно. Шутка должна быть смешной.

Борин от радости завопил, запрыгал, обнял деда, потом помчался куда-то по лестнице, отчаянно шумя.