Онуфрий.И я, как старший, как духовный отец…

Глуховцев.Духовная мать.

Онуфрий.Нет, именно духовный отец. Я прошу тебя, женщина, как бы тебя ни звали, люби моего Колю. Это такая душа, это такая душа… (Всхлипывает.)И когда вы женитесь и образуете тихое семейство, я навсегда поселюсь у вас. Ты меня не выгонишь, Коля, как этот адвокат?

Глуховцев.Живи, Онуфрий, чего уж там.

Онуфрий (целует его).Я всегда верил в твое благородство, Коля. Мне бы только ящик с книгами распаковать, а то вот уж два года вожу я его из одного тихого семейства в другое тихое семейство. Из одного тихого семейства в другое тихое семейство. А вас, прелестная незнакомка, я могу поцеловать? Как отец. Коля, мой поцелуй чист, как дыхание ребенка.

Глуховцев.Да, только такого, который не меньше года пролежал в спирту.

Ольга Николаевна.Я с удовольствием поцелую вас, Онуфрий Николаевич. (Целует его.)

Глуховцев.Ты на луну лучше посмотри.

Онуфрий.Которая? Вот эта? Какая зеленая. Господа, луна взошла, и притом, заметно, в нетрезвом виде.

Блохин (поет).

(Забирается куда-то в непролазную глушь и обрывает.)Кто знает из вас этот романс?

Мишка.Сережа, не форси и не злоупотребляй. Сорвешь голос — как же Вагнера петь будешь?

Зинаида Васильевна.А вы были на «Зигфриде», Михаил Иванович?

Мишка.Присутствовал.

Собираются к краю обрыва в лунный свет. Несколько затихают, очарованные.

Блохин.Мне кажется, что я рас…растворяюсь в лунном свете, что я таю, что меня уж нет. Господа, скажите мне под честным словом: существует Блохин или нет?

Мишка.Какое торжество! Возрадовались небо и земля. Что сегодня праздник, что ли?

Архангельский.Завтра воскресенье. Слыхал, ко всенощной звонили?

Онуфрий.Врешь, отец-дьякон. Сегодня воскресенье. Почему воскресенье должно быть завтра, если оно сегодня? Миша, скажи отцу-дьякону, что ихний календарь — мещанство.

Анна Ивановна.Тишина какая. Вы здесь, Андрей Васильевич?

Физик.По-видимому, здесь.

Анна Ивановна.Подойдите сюда, отсюда виднее.

Глуховцев (тихо).Оль-Оль, ты любишь меня?

Ольга Николаевна.Люблю. А ты?

Глуховцев.Люблю.

Онуфрий.Вот я в тихом семействе. Тихий месяц, тихи звезды, тиха вся земля.

Блохин.Смотри, выгонят.

Онуфрий (грустно).Не смейтесь, дети мои, над несчастным Онуфрием. Ему грустно. Люди гонят его, как пророка, и даже побивают камнями; но он верит: есть в мире тишина. Иначе как бы могли судить у мирового за нарушение тишины и порядка!

Мишка.Торжество! Но, однако же, пойдем допивать пиво, Онуфрий.

Онуфрий.Пиво? С удовольствием, Миша. Но мне кажется, что я уже выпил все пиво.

Мишка.Я спрятал две бутылки. Пойдем! От этого торжества меня под сердцем сосать начинает.

Онуфрий.Под сердцем? Ах, Миша, Миша! Коротка наша жизнь. Извини меня, Миша, но, кажется, я наступил тебе на мозоль.

Блохин.Ты опять, Онуфрий, извиняться начинаешь. Ночевать тебе в участке.

Зинаида Васильевна.Вам грустно, Михаил Иванович?

Мишка.Да, взгрустнулось. Пива мало взяли.

Зинаида Васильевна.Пиво?.. В такую ночь?..

Анна Ивановна.Холодно! Холодно становится. У кого моя кофточка, господа? Да и собираться надо, — пока дойдем.

Уходят на полянку. У обрыва остаются только Глуховцев и Ольга Николаевна. Стоят, крепко обнявшись.

Ольга Николаевна (тихо).Увидят, Коля.

Глуховцев.Пусть.

На полянке громкий разговор.

Мишка.Домой? Домо-о-ой? Кто говорит: домой? Это вы, Анна Ивановна?

Онуфрий.Ложное представление о несуществующих предметах. Дома никакого нет. Дом — это пятиэтажный предрассудок.

Блохин.К…конечно, к…какой там дом. Мы еще костер будем разводить.

Мишка.Верно, брат Сережа. Костер.

Физик.А я желаю наблюдать восход солнца.