Возгласы помощника адресованы в телефонную трубку, но слышны всем, однако Шимпанзун не придала им значения. Можество возгласов, вопросов и приказаний носятся по посту, и поэтому ухо ловит, а внимание выделяет лишь нужные ей. Разумная достаточность, здесь каждый обособлен кругом своих обязанностей и старается не осложнять службы себе и другим. Но следующие слова не могли не насторожить ее.

— Ну и дела! — бросив трубку и отвечая на вопросительный взгляд дежурного, продолжил восклицания помощник. — Собрались с другом на рыбалку, договорились обо всем, а вчера его запрягли гуманитарную помощь чихакам везти. С аэродрома звонил, грузится.

— А где он служит? — спросил тот самый, весной приравненный к планктону лейтедрил.

— Пехтмур он местный, здесь рядом ихняя шарашка. Видел, наверное, ворота с якорями? Как к нам идти, слева от дороги.

— Угу, — кивнул дежурный, — значит, служба их опасна и трудна?

— Да, — кивнул и помощник, — знаешь, куда клюнет, но не знаешь, когда.

— А у нас вся жизнь такая, — соглашаясь скорее с механикой поклевки, а не причисляя себя к назначеным в герои, снова кивнул дежурный, — в общем кто на что учился.

Теперь кивнули оба, задумавшись каждый об одном и том же — о неравномерности распределения тяжестей службы по комадрильским мицам и солдатским лямкам, и зависимости этого распределения от учебы, службы, судьбы, везения и блата. А у Шимпанзун от услышанного и несложной догадки похолодели ноги, кровь вдруг перестала двигаться в них быстро, осталась в теле и прилила к голове. Но она современная обезьянна и симптомы обморока ей неизвестны, а задумчивая пауза в болтовне двух умничающих дрилов полностью привела ее в чувство и вернула ощущение реальности происходящего, а так же способность воспринимать действительность такой, как она есть или близко к этому.

— А когда они вылетают? — выйдя из-за планшета задала она спокойный вопрос, при этом слыша себя как бы со стороны и понимая, что шутки в ответ не будет.

— Ближе к обеду, если добро дадут, — ответил внимательный помощник. — А что?

— А с какого аэродрома ваш товарищ звонил? — задала она второй спокойный вопрос, не обратив внимания на "А что?". Сейчас вопросы задает она.

— Да с нашего, с третьего Обезьяннска, — не меняя вопросительного взгляда, ответил почувствовавший серьезность мичудрил.

— Вы меня не опустите сейчас? — без паузы обратилась Шимпанзун к дежурному, которого она как-то весной назвала фитопланктоном. — Очень нужно.

— Прямо сейчас? — перетек из одной задумчивости в другую дежурный, но и он тоже почувствовал нестандартную серьезность. — А в связи с чем?

— В связи с кем, — посчитал нужным пояснить не только мудрый, но и догадливый помощник. Шимпанзун промолчала.

— Хорошо, — вышел из, казалось, вечного раздумья отважный лейтедрил и даже потянулся к начальственной трубке, — вы только с подстраховкой договоритесь, и можете идти.

Договариваться не пришлось — она в одной смене с Безьянной, а когда через минуту подошла к столу, то услышала новый телефонный разговор:

— У меня тут планшетистка приболела, добро отпустить?… Да… Ничего такого страшного… Спокойная… Подстрахуем…Обязательно.

— Ну что, я побежала? — надела поверх формы легкую куртку Шимпанзун.

— Не стоит так торопиться, — за дежурного ответил помощник, — там такие же обезьянны, как и мы, возиться долго будут.

— Идите, — официально разрешил дежурный.

— Спасибо! — на ходу поблагодарила она помощника за сочувствие, а дежурного за участие и, подталкиваемая взглядом Безьянны, выбежала прочь.

— Ты что-то хотел сказать? — заметив, как задергался в ухмылках Мичурин, задал вопрос Примат. Данное еще весной прозвище с тех пор прочно прилипло к нему и, наверное, он частенько вспоминает, словом недобрым и коротким, въедливого капедрила Абызна, сейчас отпускника. Мичурин один из назначенных водителей, и Примат именно его наметил себе в машину. Они стоят кружком у грузового люка самолета, тут же мичудрил Павианов — старшина их небольшой зондеркоманды. Медицинские коробки с красными крестами и строгими гевронскими надписями уже внутри, и своим объемом заняли весь грузовой отсек. Но не весом — потому что картон, потому что медицина не железо, однако кузова придется набить под завязку, а небольшой вес в горах не враг, а друг.

— Так точно, — радостно сообщил Мичурин о том, что ему есть о чем поведать миру.

— Говори, — разрешил Примат, догадываясь, что именно на уме у грозы выездных ворот и прожигателя БэТээРовских двигателей. Несколько минут назад к ним подошел полкодрил и представил сопровождающих груз иностранцев. Их двое: обезьянн и обезьянна. Он — высокий, стандартный геврон, все как полагается — светлые волосы и серые глаза, улыбчивый взгляд и аккуратная бородка, и она — так же стандартно угловатая дочь северных фьордов, правда сильно приглаженная удобным бытом и современной диетой. Симпатичные, в общем, обезьяны. Но минуту назад выяснилось, что красавец геврон остается здесь и именно он будет развозить медицину по побережью, а с ними летит она, это чудо арктической природы и, как выяснилось, жертва трудностей перевода и бюрократических проволочек. Разрешение на въезд в шашлыкский округ выписали на нее, перепутав не различающиеся по написанию и не зависящие от мужского или женского рода гевронские фамилии.