«План Книги X», состоящий из двух разделов: I. «Pro domo теа» (ну что я говорила — если не древнееврейский, то хотя бы латынь) (автобиографические и мемуарные заметки) и II. «Marginalia» (заметки о Шекспире, Достоевском и Л. Толстом). То есть о маргиналах. (Летопись. Стр. 515.)

Вернулась домой после больницы, где эта тетрадь со мной не была. Сегодня так называемый «Старый Новый год». В больнице чуть ли не с первого дня писала стихи и прозу».

— Это просто музыка.

— Да? Проза поэта?

Я пояснил свое впечатление:

— Да, но это прежде всего проза. Анне Андреевне этот отзыв очень пришелся по сердцу.

…зазвучала пристальная проза <…>, ветвящаяся и дающая ростки: «Чем дольше я пишу, тем больше вспоминаю. Какие-то дальние поездки на извозчике, когда дождь уютно барабанит по поднятому верху пролетки и запах моих духов (Avia) сливается с запахом мокрой кожи, и вагон царскосельской ж.д. (это целый мир)…»

Как обозначение темы — почему бы и нет? Писать можно обо всем, о чем еще писать женщине, как не о своих духах — это тоже может быть интересно, а как «пристальная» проза — не проходит, скорее — приблизительная. Как сказал (о ее стихах) Блок — все так писали.

Кто видел Рим, тому больше нечего видеть. Я все время думала это, когда в прошлом году смотрела на него прощальным взором, во мне зрела 66-я проза. Номер выбран весьма солидный.

В. И. Даль уважительно соглашается:…Баба с печи летит, 77 дум передумает. (В. И. Даль. Пословицы и поговорки русского народа.)

Отношения Ахматовой с властью и всеми ее ветвями так значительны, отчетливы, во всех подробностях вымерены, как будто она состоит на службе и по этому служебному положению вступает с начальством, сослуживцами и смежниками в бесконечные, регламентированные, тщательно прописанные и обязательные бюрократические отношения.

Загадка: зачем она общалась с агентами и агентками, ведомыми по каким-то тайным признакам ей? Отгадка: она знала все! Поддерживала эти отношения сознательно… переводчица С. К. Островская, осведомительница. О второй ее профессии А.А. догадалась, но продолжала встречаться, следуя своему правилу: «А.А. говаривала, что зачастую имеет смысл иметь дело с явными негодяями, профессиональными доносчиками, в частности. Особенно, если тебе нужно сообщить что-нибудь «наверх», властям. Ибо профессиональный доносчик донесет все ему сообщенное в точности, ничего не исказит». (Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 101.) Казалось бы, что за нужда поэту доносить что-то «наверх», какие такие идеи? После свидания с Берлиным Ахматова захотела похвастать.

Вот результат — докладная записка, слово в слово записанная с голоса Ахматовой: «Когда Берлин приехал в Ленинград в ноябре 1945 г., Орлов привел его к Ахматовой. Когда их познакомили, Б. сказал: «Я приехал в Ленинград специально приветствовать Вас, единственного и последнего европейского поэта, не только от своего имени, но и от имени всей старой английской культуры. В Оксфорде Вас считают легендарной женщиной. В Англии Ваши стихи переводят с таким же почтением, как стихи Сафо». (М. Кралин. Победившее смерть слово. Статьи об Анне Ахматовой и воспоминания о ее современниках.)

Постановление: играй, но не переигрывай.

Из доноса: Объект, Ахматова, перенесла Постановление тяжело. Она долго болела: невроз, сердце, аритмия, фурункулез. Но внешне держалась бодро. Рассказывает, что неизвестные присылают ей цветы и фрукты. Никто от нее не отвернулся. Никто ее не предал. «Прибавилось только славы, — заметила она. — Славы мученика. Всеобщее сочувствие. Жалость. Симпатии. Читают даже те, кто имени моего не слышал раньше. Люди отворачиваются скорее даже от благосостояния своего ближнего, чем от беды. К забвению и снижению интереса общества к человеку ведут не боль его, не унижения и страдания, а, наоборот, его материальное процветание, — считает Ахматова. — Мне надо было подарить дачу, собственную машину, сделать паек, но тайно запретить редакции меня печатать, и я ручаюсь, что правительство уже через год имело бы желаемые результаты. Все бы говорили: «Вот видите: зажралась, задрала нос. Куда ей теперь писать? Какой она поэт? Просто обласканная бабенка». Тогда бы и стихи мои перестали читать, и окатили бы меня до смерти и после нее — презрением и забвением».

Текст докладной записки Жданову (не Сталину) поразительно смахивает на голос самой Ахматовой. Потом приводится список из четырех осведомителей, снабжавших информацией по ней — первой идет Софья Островская, ближайшая подруга Ахматовой, от свиданий с которой Ахматова не могла удержаться ни на день. Живет она нормально: по утрам сердечные припадки, по вечерам исчезает, чаще всего с Софьей Казимировной. (Н. Л. Пунин. Мир светел любовью. Дневники и письма. Стр. 412.) Темами встреч были — попойки (Пунин) и интимные утехи (Островская — разумеется, можно не верить — ни одному из свидетельств не верит).