Чертовщину и первобытный хаос (она ведь создает нечто абсолютно новое, не существовавшее прежде) она деловито и спланированно (здесь будет — трагическое) компонует сама: там будут шутки, умные и глупые, намеки, понятные и непонятные, ничего не доказывающие ссылки на великие имена <…> главным же образом строфы…> При этих строфах будет написано невесть что… (А. Ахматова. Т. 3. Стр. 272.)

Литературная мистификация — жанр неблагодарный. Набоков мог бы быть мистификатором, если б не включал добродетельным образом свои стилизации в свои, своим именем подписанные произведения. Ему это удалось бы, поскольку он не считал ни своих читателей, ни своих мнимых авторов глупее себя — оттого его экзерсисы увлекательны.

Итак, эта шестая страница неизвестно чего почти неожиданно для меня самой стала вместилищем этих авторских тайн (признаний). Но кто обязан верить автору? И отчего думать, что будущих читателей (если они окажутся) (Она считает, что мы не услышим пушкинского голоса («если Бог пошлет мне читателя») — вернее, она сама не замечает, что сама поет по-пушкински, по-другому она ведь и не может) будут интересовать именно эти мелочи. У Пушкина не было возможности оправдаться перед вечностью и пасть к ногам Анны Андреевны.

Блок на домашнем вечере один раз прочитал свою поэму и записал услышанные отзывы. От Анны Андреевны получил такое, что не отмыться. У нее же бесконечно:

Сегодня М. Л. Зенкевич долго и подробно говорил о «Триптихе»: Что в ней присутствует музыка, я слышу уже 15 лет…

О поэме. Список: кто, что, когда и почему говорил о поэме. Редактирует под себя, конечно, а уж рецензенты и сами под ее высокие запросы формулировки отшлифовали.

Отзыв современника! Кто же еще мог дать Анне Андреевне отзыв о поэме? Предок (Пушкин)? Потомок? Надо ждать, когда потомки народятся и подрастут и разверзнут уста для хвалы.

Списков довольно много:

Отзывы Б. Пастернака и В. М. Жирмунского (Старостина, Штока, Добина, Чуковского и т. д.). (Стр. 235.)

Поразительно бедна фантазия рецензентов, все повторяют одни и те же слова — чьи бы это могли быть?

Иногда Анна Андреевна изменяет своей патентованной краткости и передает целые речи (знатных иностранцев): Чтобы поделиться с читателем моим горем и показать, как глубока и безысходна западня, в которую я попал (это такой вычурностью выражений sig. Pagioli хочет доказать, что произведенное на него впечатление было поистине колоссальным), приведу несколько высказываний о поэме. (А. Ахматова. Т. 3. Стр. 252.) Матрешка — Анна Андреевна записывает, что сказал г-н Паджиоли, г-н Паджиоли намеревается процитировать других столь же восторженных читателей — наверняка и те найдут на кого сослаться, но голос будет слышаться все тот же, самой поэтессы.

Приводит записи из чужих дневников: Показывали? Давали переписать? Я не исследователь чьего-то творчества, не составляю и не комментирую собраний сочинений классиков. Но если б я этим занималась, то непременно бы нашла в архиве и письмо читательницы о Софокле, привела бы соответствующее случаю высказывание Якова Захаровича Черняка из его дневника. Если таковые имеются.

Ужас в том, что на этом маскараде были «все»

Дело за малым — ужаснуться этому ужасу.

Каждый любит свое детище. Это в природе человека. Садясь к письменному столу, человек становится автором. То, что написала Анна Ахматова о своей «Поэме без героя», — это ее текст.

Стихи — это те иллюстрации, которые она создавала к своему non-fiction, главному делу своих последних лет. Поэт должен начать писать прозу, она тоже рвалась к прозе. Она — о поэме — ее написала.

Хороша поэма «Сказ про Федота-стрельца» — хоть пой, хоть танцуй. И так ловко, хорошо — в общем, «ти-ти-ти, а что — непонятно». Пастернак ведь умел читать стихи?

«Аграфия» — деликатно говорила о себе Ахматова, боявшаяся письмами скомпрометировать себя перед потомством.

А вот «Прозой о поэме», дневниками, записками к Бродскому — не побоялась.

П<отому> ч<то> слова о стихах не помогают, нужны — стихи.

МАРИНА ЦВЕТАЕВА — БОРИСУ ПАСТЕРНАКУ

..мнение Владимира Набокова о «Поэме»: «Grustno vsyo zhe, chto I eyo oprovintsialil strashnij muravejnik» (P. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 477.) А ей казалось — «впервые», «нет прецедентов», «симфония», «страшно» — первый признак провинциала: что за городской стеной жизни нет. Как писали на заре ее литературной карьеры: жалко только, что эта плохая песня так нравится самому автору. Трепет Ахматовой, предчувствующей, как она удивит поэмой мир, почувствовался Набоковым.