Том 1. Усомнившийся Макар
вернуться

Платонов Андрей Платонович
Шрифт:

О голом и живом

Мы на ветру живем С незащищенным сердцем, В пучине мира мы — нечаянный огонь: И либо мы весь мир ослепим, Иль либо нас потушит он. И весело на свете быть голым и живым — Таким вот, от которых и горе устает, Не мудрым, не прекрасным, А — сильным и простым, Не богомольцем правды, а мастером ее… Я знаю — И в живом созреет тихо смерть, Но тишины не станет на земле: Не будет солнце зря гореть — И жизнь сумеет крикнуть веселей… И вот смотри — Без смысла и на льду, Своей кончины каждый накануне, Живой глядит на пышную звезду — Бессмертен он или безумен? Он мудрость всю отдаст за теплоту Живого тела своей милой. Он завоюет голубую высоту, Чтоб доказать любимой свою силу… Настанет час — Из мировой пучины Он образует милое лицо, Чтобы была невеста сыну, Как мать его, любимая отцом.

«Мы стареем, потому что мы живые…»

М.А.К.

Мы стареем, потому что мы живые, Нам усталость мочит белые глаза,— Значит, мы с тобою были молодые, Но еще гремит любовная гроза. Оттого ты с каждым годом мне милее — Жар неистовый сменен на теплоту. Слышу я, как сердце мое зреет, Чтоб, созрев, упасть в родном саду. Ты еще жива, твои глаза сияют, Сердце грудь качает, краснея и спеша, Но года замрут и про тебя мне скажут: Век отвековала верная душа.

«Наверно, молодость придется истомить…»

Наверно, молодость придется истомить Зажатой в гайку тесного труда. Нам не дано Америки открыть, И миновала нас счастливая звезда. Прошли зеленые веселые века, И зрелый день стоит над головой. Нашла русло октябрьская река, Ее долина поросла травой. И траву надо днем косить, Чтоб можно было вечерами петь: Нельзя лбом стену прошибить, Зато возможно пальцем протереть. Земле не очень надобен поэт: Как ни смеется он, а все равно заплачет. Хоть и поет он, песня его спета — И в жизни умной ничего не значит. Но, друг! Ведь жизнь — хорошая подруга. А ты — сердечное сокровище мое! Большая нам оказана услуга — Дано нам жить, а мы — поем! Ты погляди! Нечаянно и звонко Растет трава, и звезды шелестят, Упрямо в сердце бьется перепонка — Целуй же жизнь в порочные уста!

«Древний мир, воспетый птицами…»

Древний мир, воспетый птицами, Населенный ветром и водой, Озаренный теплыми зарницами, Ты живешь во мне — как край родной. Горный крик гремел навстречу утру, И поток подножье мира мыл. Не было равнины — яростно и круто Обнажались лица материнских сил. Помню я, в тоске воспоминанья, Свежесть влажной девственной земли И небес дремучее молчание, И всю прелесть милую вдали. Но чем жизнь страстней благоухала, Чем нежней на свете красота, Тем жаднее смерть ее искала И смыкала певшие уста.

«Как тополи в тихие ночи…»

Как тополи в тихие ночи, Недвижны, стройны конопли… Глубоко за силою-мочью Деревья корнями ушли. В земле прошлогодние стебли Гниют, рассыпаются в прах, Там черви, живя, поослепли И движутся в темных норах. Под знойно играющим солнцем День зелен, медлителен, жгуч. Травинка дрожит волоконцем, И каждый комочек живуч… Стоит, похилилась избенка, Задумался дед на пеньке, Жует и жует лошаденка, И дремлет арбуз на песке.

«Вечер душен. Ночь недалека…»

Вечер душен. Ночь недалека. Ты замкнулась и молчишь… Будто льется — льется без конца река, А кругом ни шороха, лишь тишь. Подойди к углу, где сумрак кроткий, Стол-угольник и открытая тетрадь… У сверчка протяжны, скучны нотки, И опрятна девичья кровать. Наклонись в томительном искании На узоры вытянутых строк. И в усталом, ласковом касании Вылей чувства робкого поток. Далеко — ты слышишь — звонит колокол В неурочный и опасный час… Мраком манит, мраком мертвый дол, Он зовет и звал уже не раз… Ты одна. Постель белеет холодом. Полночь глубже. В тучах небеса. Кровь колотит в сердце гулким молотом, И не видны за оврагами леса…

Степь

В слиянии неба с землею Волнистая синяя цепь. Мутнеет пред ней пеленою Покойная ровняя степь. Бесшумные ветры грядою Волну за волною катят, Под ними пески чередою Бегут — и по травам свистят. Не дрогнет поблеклой листвою Кустарник у склона холма С обдутой вверху чистотою, Где ночью не держится тьма. Скрывается с злобой глухою В колючках шершавый зверок, Он спинкой поводит сухою И потом от страха обмок. Уж вечер… И, будто сохою, Гремит у телеги мужик… Восток позадернулся мглою, А запад — как пламенный крик. Свежеет. Над тишью степною В безветрии тлеет звезда, И светится ею одною Холодная неба вода.

Мужик

Цельный день я вижу тын и лопухи, Да овраги, да тоску, да воробьев. Под плетнем прилипли к курам петухи, Плачет Машка у соседей, у сватьев. Похлебаешь квасу с хлебом аль картошки пожуешь, Сломишь бадик, перекрестишься от дум. А заботу скинешь — песню запоешь, С огорода в подголосок воет кум. Парит пашню, ветер мечется один, Заневестилась полоска-полоса. Зеленеет мой озимый длинный клин, И зажмурилися синие леса.