Том 1. Усомнившийся Макар
вернуться

Платонов Андрей Платонович
Шрифт:

Поход

Мы горы сровняли с великой дороги, Но не с иконой — с винтовкой пошли. Винтовкой мы землю подняли на ноги И победить мы сумеем — раз умирать мы могли. Там, за победой, снова дорога. И нет у ней края, как звездам числа. Не одного миновали мы бога, Та же в нас сила, что солнце зажгла. Мы не живем, а идем, умираем, Будто мы дети другого отца. Здесь мы чужие и зажигаем Мертвую землю с конца до конца. Мать никакая нас не рождала, Руку невесты никто не держал. Сила враждебная смертью сметала, И мы умирали, но каждый вставал, Кто говорит, что там небо без края, Звезд ни один не считал, и не счесть, Знает лишь тот, кто, в тоске умирая, Тайную слышал далекую весть. Кто говорит — тот в гробу шевелится, А не живет, не несется на смерть. До звезд нет дороги — так мертвому снится. Можно достать их, и взвесить, и счесть. Нас не задушат просторы вселенной, Сколько б дорог нам она ни открыла, В нашей бесчисленной рати бессменной Бьется и дышит бессмертная сила.

Динамо-машина

Песнь глубин немых металла, Неподвижный долгий звон. Из железа сила встала, Дышит миллионом волн. Из таинственных колодцев Вверх, на горб, машины с пеньем Вырываются потоки — там живое сердце бьется, Кровь горячая и красная бьет по жилам в наступленье. Ветер дует из-под крыльев размахавшихся ремней, Мой товарищ отпускает регулятор до конца. Мы до ночи, мы до смерти — на машине, только с ней, Мы не молимся, не любим, мы умрем, как и родились, у железного лица. Наши руки — регулятор электрического тока, В нашем сердце его дышит непостигнутая сила. Без души мы и без бога и работаем без срока, Электрическое пламя жизнь иную нам отлило. Нету неба, тайны, смерти, Там вверху труба и дым. Мы отцы и мы же дети, Мы взрываем и творим. Мы испуганные жили и рожали, и любили, Но мы сделали машину, оживили раз железо, Душу божью умертвили, Кожа старая с нас слезла. И мы встали на работу к регулятору динамо, Позабыли вечность, звезды — что не с нами и не мы. Почерневшими руками Смысл мы сделаем из тьмы.

Конец света

[текст отсутствует]

Стихотворения, не вошедшие в книгу «Поющие думы»

Птицы

Высоко птицы Вереницей Летят с далекой неслышной песней. О, птицы, птицы, Нам песня снится, Зовет нас небо, на солнце путь. Мы любим море, — В гремящем хоре Стон урагана, удар борьбы. Мы любим горы, Вершин упоры И песни вашей над миром крик.

«Я сердцем знаю…»

Я сердцем знаю, Что не истаю Я в этом мире, В зеленом пире… В далекой ясности Есть тишь безгласности, В плывущей лунности — Покой бездумности, По всей вселенной горят огни. Их тихий трепет Мне внятный лепет, Их колыхание — Мои искания, В небесной бездне мы не одни.

Сумрак

Дальнее мерцание Голубых огней, Вздох или сияние Грезящих полей… Нежное дыхание, Аромат цветов, Мир, очарование, Трепеты листов… Тихое плескание Позабытых слов, Свет и угасание Чутких полуснов…

«Тихий свет сиянья угасания…»

Тихий свет сиянья угасания Льется в свежесть дремлющих садов. Покой короткий, будто стихшие рыдания, Призрак мрущий белых городов… Все смолкает, как невнятное роптание, Синева поблекла у цветов. Оживает океан молчания, Где забылись тысячи веков. На вершинах спящих колыхание, Взмахи от объятий льнущих снов, Волн бегущих дальнее плескание И безмолвие невидных берегов…

При прощании

Весенний вечер в обаянии Приник к земле, Закат в немом очаровании Погас во мгле. В незримо дальнем осиянии Подходит ночь… О, просвети, прости в молчании, Кому невмочь. Так тихо, тихо расставание Земли со днем, Как будто чудное познание Мы все поймем. В последнем радостном свидании Возлюбим всех, Тогда сольются при прощании Любовь и грех.

День

Солнце уж в силе, тени кратчают, Липнет рубашка к спине, Травы в истоме стеблем иссыхают, Жарясь на вольном огне. Сухо и знойно, негде укрыться, Вихрится пыль по пескам, Пусто, далеко, ветер струится По прошлогодним листам. В мареве желтом, в устали тяжкой Стадо овечье пылит. Кнут подгоняет сзади по ляжкам, Не попадая ж — свистит. В днище оврага, в тени, прохладе Узкий гноится ручей Овцы припали, мокнут в отраде В влаге студеных ключей. Жальче и тоньше скулит сиротой Дудка в губах пастуха… Прыгает ветер — щенок молодой, Даль полевая безлюдна, глуха.

У города

Столб телеграфный гудит над канавой. Ветер затрясся, завыл в проводах. В кучах навозных бродит шалавой Пес одичалый, со шкурой во вшах. Рявкает с хрипом от голода, старости, Нюхает сгнивший собачий костяк, Лижет его в неожиданной жалости: Может быть, это щеночек-сопляк. Ров недалече с сугробами падали, Кружится тысяча галок над ним. Клювами сразу тухлятину сцапали — Трупом поменело в мире одним. Ласточки, легкие перышки неба, Крутятся свадьбой, писком кричат, Ищут для птенчиков в воздухе хлеба И, задыхаяся, камнями мчат. Сядешь на зелень и вскинешь глазами… Где-то далеко телега скрипит. Плавится мутный свинец облаками, Пес исхудалый кашлем хрипит.