Стеклянная гора
вернуться

Плигузов Андрей Иванович
Шрифт:

5 августа 1984, Паланга

***

Ну, еще потерпи и усни. И река разведет берега. И соседские девочки, подавая нам пить, на крестьянских качнутся ногах. Мы - небесное приращение скудных российских богатств, земляки. С нами водятся хищные боги и нас обирают. Недалеко от рая, где Ева лепешки пекла, нам двоим постелили. Это можно на скрипке сыграть: просветление и невинность, и еще одна тема, прямо к Господу Богу на праздник. А она не дается и дразнит, и новую жажду никакая любовь не умеет уже утолить. И рассеянно детской рукой, стебельками цыганского мыла, легкой слюнкой молочной пишут на спящей воде и черпают чашкой то, что после у нас на губах отливает речным серебром.

8 августа 1984, Паланга

***

Вставай пораньше - и уже назад не хочется. Ну, скажем, в полшестого. И в загородно-вогнутый пейзаж впорхнет неловкий самолет почтовый и унесет тебя куда-нибудь, по небу пробежится - и отпустит, и снова можно жить, а ту судьбу забыть, забыть, или с чужою спутать. Писать стихи или учить детей чему-нибудь хорошему - футболу, ходить по пустырям, на пустоте сбивать подошвы, дорожить собою, иметь приятеля, а лучше сразу двух, в кино поплакать, в темном вестибюле вдруг отразиться - и захватит дух похожестью. И маленький грязнуля попросит три копейки на сироп. И подвернется прежний провожатый, какой-нибудь бетховенский сурок, и запоет, не попадая в ноты.

22 августа 1984

***

Машинка стучит. И в яркий кружок фонаря не пускает зеваку. Нагар от свечи на позеленевших щипцах и овальная рама в простенке - пустая. А как одинаково подводят глаза. А как перехватывает дыханье, и после машинка стучит, а соседка по даче не слышит. И тыща причин тосковать опустевшему деревцу вишни. И легче забыться в воскресном очищающем вкусе вина. А вишня томится, клонится, как будто не с этой землею сроднилась, как будто с японского переведена.

9 сентября 1984

***

Г.Б. Свет в головах стоит, не рассмотреть, какую плоть душа облюбовала во сне, и нужно выходить все в том же теле, с тем же провожатым. Они хотят, чтоб мы с тобой гуляли, беседуя (опять литература, и пара анекдотов о великих, и тот же Ад). Но мы под эти своды сошли неглубоко, и там видали советских мертвецов при орденах, и поклонились им. День, если воскресенье, так тягуч, и первый круг не страшен. Я открою на той странице, где тебя убили, и спокойно прочитаю. Но вертится кошачий телескоп, и спичкой чиркают, и барственный Менухин роняет канифоль из-под смычка, и тень томится, ожидая новых попутчиков, и стережет у двери

август-сентябрь 1984

***

И я бы мог, как шут

Пушкин

Гостиница "Лондон", У лавки зеленной Окно полустерто, а там декабрист с полустертым лицом, Рылеев какой-нибудь, смотрит в стекло подороже и мрачно парит над Россией. Солдат отставной, чухонцы идут за капустой и поп - вот его бы и клюнуть с налету. И шепчутся наискосок от Сената остроносые тени, и метят, покуда язык не распухнет, в масонский учебник. И Пушкин огрызком пера прицелившись, ткнет наугад, и запоздалая дрожь бежит по веревочным плечикам кукол, и вот уже все замирают в искусственных позах.

25 октября 1984

***

Н.З. Если о мертвецах - молчок, то не сходится устный счет тех, кого упрямо люблю с тем, что в Лену несет Вилюй. И уже известен предел – бороде не вечно седеть, и подсказки плести волнам. В кровь сдирает русло Синай, и вода опять солона, чисто с перьев течет луна, через голову кувырок отпускает птица-нырок. Поклониться ей не впервой, что ей птичьей трясти головой, если все - как с гуся вода. Силой пробуйте, а сам не дам. Ни словечка - а там тишина, и просторная катит волна, и на камне сидит человек, и выходят дочери рек и поют, обступая его. И корабль несет на боках наливные капли смолы, и какой-то бывший рифмач обещает нас подвезти, мертво скалится у руля.

24 ноября 1984

***

Середина ночи, улица клонит к порту, дети приехали, пригород смотрит в ноги, и за окном всё глубже - огни, огоньки. На покатом полу мы расходимся, как матросы, прижимаясь к стене. А на ржавую крышу звезда прилетает, как всегда прилетала. И люки скрипят, и дворовые снасти пузырятся. Моем руки, стоим над порогом и медлим, будто снимся друг другу. И ночные кораблики поворачиваются, и волосы путаются, и забытая песенка просится ночевать.

12 декабря 1984, Новосибирск

***

Е.А. Вон, старуха летит, поправляя рукой потолки, и дудит в распаявшийся чайник: Ту-ту-ту! Домовой оседлал карандаш и по воздуху лупит копытцем и пишет: Ту-ту-ту! Дверь с петель! В коридоре иностранные книжные духи, из бывших, тихо шепчутся, Ту-ту-ту!– говорят, - что, дождался? До полночи какая-то мразь над Шекспиром сидела, заместо милиции, сторожила великую литературу и теперь: Ту-ту-ту! Ни души, ни словечка. У домашних божков деревянные губы в крови. "Говорит радиостанция", кажется, "Юность"! Вы слышите? Ту-ту-ту! Ту-ту-ту!