Губная гармошка насмешливо заиграла отбой, и кто-то — судя по голосу, Колли Паркер — сердито заорал на нее, чтоб заткнулась. Стеббинс рассмеялся. Гэррети вдруг разозлился на Стеббинса, ему захотелось повернуться к нему и спросить, понравится ли ему, Стеббинсу, если кто-нибудь посмеется над его смертью. Такого можно ожидать от Барковича. Баркович сказал, что станцует на многих могилах, и есть уже шестнадцать таких, на которых он может танцевать хоть сейчас.

Но останутся ли у него ноги, которыми нужно танцевать? подумал Гэррети. Укол боли вдруг пронзил его правую ступню. Мышцы напряглись тревожно, но потом вернулись к норме. Гэррети с ужасом ждал повторения приступа. В следующий раз будет хуже. В следующий раз его нога превратится в бесполезный кусок дерева. Но ничего не случилось.

— Я не могу дальше идти, — хрипло выдавил Олсон. В темноте его лицо виднелось светлым пятном. Никто не ответил.

Тьма. Будь она проклята. Гэррети казалось, что они заживо погребены в ней. Вмурованы в нее. Солнце взойдет лет через сто. Многие из Идущих так и не увидят солнца. Даже рассвета не увидят. Их всех закопали на полтора метра во тьму. Не хватает только монотонного бормотания священника, чей голос приглушен свеженькой тьмой, но слова разобрать можно, — и скорбящих рядом. Скорбящие же не были даже уверены, что они здесь, что они живы, и они кричали, царапали, скребли ногтями крышечно-гробовую темноту, воздух расслаивался и ускользал, воздух превращался в ядовитый газ, надежда таяла, пока сама не становилось тьмой, и надо всем этим сонный церковно-колокольный голос священника и нетерпеливое шарканье скорбящих, которым не терпится вернуться обратно в теплый майский полдень. И затем — всепобеждающий, дышащий, шевелящийся хор жуков и мошек, которые ползут по земле извиваясь, торопясь на пиршество.

Я могу сойти с ума, подумал Гэррети. Я так совсем с катушек съеду.

Легкий ветер пролетел, задевая верхушки сосен.

Гэррети повернулся спиной вперед и помочился. Стеббинс чуть отодвинулся, а Харкнесс издал кашляюще-храпящий звук. Он шел в полусне.

Гэррети вдруг стал слышать все маленькие звуки вокруг: кто-то отхаркнул и сплюнул, кто-то другой чихнул, кто-то впереди и справа шумно жевал. Кто-то тихо спросил кого-то, как он себя чувствует. Последовал невнятный ответ. Янник пел шепотом, тихо и ужасно фальшиво.

Осведомленность. Все зависело от того, насколько ты осведомлен. Но так не всегда будет.

— Зачем я ввязался в это? — вдруг безнадежно спросил Олсон, невольно дублируя недавние мысли Гэррети. — Почему я позволил себя в это втянуть?

Никто не ответил ему. Ему уже давно никто не отвечал. Как будто он уже умер.

Выпал еще один короткий легкий дождь. Они прошли очередное старое кладбище с церковью рядом, потом мимо магазинчика, и теперь шли сквозь небольшую общину, каких много в Новой Англии, с маленькими аккуратными домиками. Дорога прошла через миниатюрный деловой квартал, где собралось наверное с дюжину людей, чтобы посмотреть на Идущих. Зеваки приветствовали их, но как-то приглушенно, словно боялись разбудить соседей. Гэррети заметил, что молодых среди них не было. Самым молодым был человек с напряженным взглядом, ему было лет 35. На нем были очки без оправы и поношенная спортивная куртка, которую он запахнул полностью, спасаясь от ночного холода. Его волосы топорщились на затылке, и Гэррети с удивлением заметил, что ширинка у него застегнута не до конца.

— Вперед! Да! Вперед! Вперед! Да-да! — тихо скандировал он, безостановочно размахивая пухлой ручкой и обжигая взглядом каждого из идущих мимо.

На другом конце деревушки заспанный полицейский не давал проехать грузовику, дожидаясь пока пройдут Идущие. Потом были еще четыре светофора, заброшенное, покрытое трещинами здание с надписью «ФЕРМА ЭВРИКИ №81» на здоровенных воротах, и все, на этом город закончился. Сам не зная почему, Гэррети вдруг почувствовал себя так, словно побывал в одном из рассказов Ширли Джексон [17] .

МакФриз пихнул его локтем.

— Глянь на этого чувака, — сказал он.

«Этим чуваком» был высокий парень в нелепом темно-зеленом длинном плаще, полы которого хлопали его по коленям. Он шел, обхватив голову руками, так что было похоже на тюрбан, и раскачивался взад-вперед. Гэррети присмотрелся к нему с каким-то академическим интересом. Он не помнил, чтоб видел конкретно этого Идущего раньше... но темнота ведь меняет лица.

Парень споткнулся о собственную ногу и чуть не упал, но продолжил идти. Гэррети и МакФриз молча наблюдали за ним, словно зачарованные, минут наверное десять, совершенно забыв о собственной боли и усталости. Парень в плаще шел, не издавая ни звука.

В конце-концов он все-таки упал и был предупрежден. Гэррети решил, что он уже не поднимется, но ошибся. Теперь он шел совсем рядом с Гэррети и его компанией. Он был очень некрасив, этот парень, и на лацкане его плаща был закреплен номер 45.

— Что с тобой? — прошептал ему Олсон, но парень как будто не услышал. Так бывает каждый раз, заметил Гэррети. Они перестают замечать кого бы то ни было вокруг. Не обращают ни на что внимания — ни на что, кроме дороги. Они смотрят на дорогу с такой ужасной сосредоточенностью, как будто это туго натянутая веревка, по которой они должны перейти бескрайнюю, бездонную пропасть.

— Как тебя звать? — спросил он у парня, но ответа не получил. И вдруг понял, что задает этот вопрос снова и снова, бесконечно повторяя его как какую-нибудь идиотскую мантру, которая должна спасти его от ужасной участи, поджидающей в темноте. — Как тебя звать, а? Как тебя зовут, как тебя...

— Рей, — МакФриз дергал его за рукав.

— Он не говорит, Пит, заставь его, пусть скажет свое имя...

— Оставь его, — сказал МакФриз. — Он умирает, оставь его.

Парень с номером 45 на лацкане плаща снова упал, на этот раз на лицо. Когда он поднялся снова, на лбу его кровью набухали несколько царапин. Компания Гэррети уже обогнала его, но это не помешало им услышать, как он получает последнее предупреждение.