— С малых лет я с отцом работал по хозяйству, — . начал говорить Михаил. — После окончания средней школы год трудился в колхозе. Потом поступил в горный институт, окончил первый курс. Грехов по работе не было. Рано утром или поздно вечером ловили с отцом рыбу, сдавали улов в артель. В первые дни войны призвали на фронт, с тех пор воюю. Был у меня позор — в первом бою струсил…

— Расскажи лучше, как в плен попали, — вдруг сказал кто-то.

— Я много раз рассказывал об этом. Болен был…

— Из-за меня попал, бросил реплику Тахав. — Мне коня дал, а сам остался.

— Мне трудно говорить об этом: слишком страшно вспоминать. В плену пристал немецкий майор — напиши три слова: «Великому Гитлеру слава». Я отказался. Что он только не делал надо мной! Чувствую — или смерть, или написать. Нет, лучше смерть, чем позор. Взял и написал: «Гитлеру смерть». После этого били меня до бессознания.

— Командир наш молод годами, — выступил Яков Гордеевич, — да стары книги читал. По первости я думал: молодо-жидко. Потом бачу — молод, а на ум крепок, далеко видит. Возьмем факт. Я ругался про себя. Зачем, думал, командир заставляет нас жевать немецкую технику, а когда захватывали вражью технику, учеба в точку попала. Насчет кавалерийской службы скажу. Командир знает коня исправно Требует уставного ухода за ним.

Один: за другим высказались шесть человек. Михаил даже был недоволен: слишком хвалили. Выступил парторг.

— Дела товарища Елизарова вначале были пестрые. Мы потрепали его, покатали. Он морщился, но ошибки свои понимал. Стал драться без страха. Жизни своей не жалел. О казаках всегда заботился. Честный человек, строгий, чуткий. Я думаю, что Михаил Елизаров достоин быть в партии.

Зашел в комнату даже вечно занятый начальник политотдела дивизии Свиркин. Парторг доложил ему о повестке дня. Свиркин попросил слова.

— Товарищи, — сказал он, — мы только что в трофеях обнаружили фашистскую газету, в ней пишут о пребывании товарища Елизарова в плену. Я предлагаю воздержаться от приема его в партию. Надо разобраться.

Михаил вздрогнул, словно громом ударило его. «Что за газета, что в ней написано?»

Загрустил и Кондрат Карпович. Он почувствовал в словах начальника политотдела что-то неладное. Видимо, проштрафился в плену сын казака.

Проголосовав, коммунисты приняли решение временно отложить вопрос о приеме в партию Михаила Елизарова.

Начальник политотдела достал из полевой сумки приказ к предложил прочитать его на партийном собрании. В приказе указывалось, что командующий армией высоко оценил боевые заслуги дивизии. За отличную службу парторгу эскадрона Сандро Элвадзе, в последнее время командовавшему взводом, присвоено офицерское звание. Затем перечислялся ряд других имен и фамилий. Коммунисты поздравляли друг друга — командование отметило их заслуги.

Прибавилась и звездочка на погонах младшего лейтенанта Елизарова: генерал не забыл операцию в Лихоборе. Но это сейчас не радовало Михаила.

Старшина Елизаров со своим другом Яковом Гордеевичем пошли получать продукты на торжественный ужин.

Ужинать конники собрались повзводно: не было большого помещения. Они хотели, чтобы командир эскадрона и парторг обязательно были на ужине в каждом взводе.

В торжественном ожидании сидели кавалеристы первого взвода. Вошли Михаил, Элвадзе, Яков Гордеевич и Кондрат Карпович. Тахав Керимов, исполнявший обязанности командира взвода, отдал рапорт. Началось незатейливое празднество. Михаилу стыдно было смотреть в глаза людям. Ему казалось, что они думают о нем нехорошо. Михаил готовился сказать кратенькую речь своим друзьям о задачах кавалеристов и закончить ее словами: «Бей врага всюду — не бойся смерти», но промолчал, сел за стол и опустил голову. Элвадзе шепнул ему: «Скажи казакам». Михаил покачал головой и махнул рукой.

— Что за пессимизм? Говори.

Михаил сказал все-таки, но таким подавленным голосом, что всем стало грустно.

В комнату вошел Пермяков. Ему было присвоено звание майора. Он извинился, что опоздал, поздравил конников с награждением, парторга с присвоением офицерского звания. Только Михаилу ничего не мог сказать приятного. Тяжелее стало у казака на душе. Хоть бы скорее узнать, что написано в проклятой газете! Начальник политотдела, отправляясь в другие полки, сказал, что вернется через три часа. Как долго тянется это время!

Торжественный вечер в подразделениях кончался. Михаил, Элвадзе, Кондрат Карпович и Яков Гордеевич пришли в свою квартиру. Зажгли керосиновую лампу, включили радио. Услышали знакомый голос диктора, сообщившего, что наши войска на подступах к Минску.

— А по сему случаю разрешаю выпить еще по одной, — Кондрат Карпович, достав заветную бутыль, налил в кружку спирта, выпил залпом.

— Разошелся, — с горечью сказал Михаил. — Довольно.

— И старый конь ест ячмень, — крякнул старшина.