Казаки остановились в горняцком поселке. По фронтовой привычке ночевали на открытом воздухе. Может, они изменили бы ей. если бы в домах было посвободнее. Так же устроился и командир эскадрона.

Михаил спал у подножия горы, постелив под себя охапку камыша, нарванного на речке. Светало. Кое-где послышались приглушенные разговоры. Михаил открыл глаза. Небо было темным. Сизоватые облака поднимались ввысь, испарялись. Вот-вот прояснится даль поднебесная. Проснулся и Кондрат Карпович. Он сел, закрутил цигарку, толстую как палец, затянулся, осматриваясь вокруг.

— Вишенки карликовые, но посажены умеючи, ровными интервалами. Гора красивая, — оценивал старый казак.

Михаил облокотился, тоже осмотрелся. У подножия склона кудрявились ольховые заросли. Над ними, словно на широченной ступени, темнели низкорослые пихты, выше выделялись конусовидные вершины елей, на самом верху выглядывали прямые как пики синие макушки сосен.

— Да, словно кто-то насадил по ступенькам деревья, — проговорил Михаил.

— Немец головастый, мог посадить, — воткнул окурок в землю Кондрат Карпович.

Подошла Вера, бодрая и веселая.

— С добрым утром, — улыбаясь, приветствовала они казаков. — Как спалось? Не озябли?

— Все в порядке, — ответил Михаил. — А вас не обидели цивильные немцы?

— Я как в гостях ночевала. Хозяин предупредительный, хозяйка до слащавости вежливая, но до неприятности расчетливая, страшная говорунья. Пойдемте завтракать. Кипяток готов.

— Идите. Я на своей двухколесной кухне заправлюсь, — не согласился Кондрат Карпович.

Вера и Михаил вошли в небольшую комнату. Хозяйка встретила радушно, сразу попросила гостей ступать только по дорожкам, чтобы не сдирать краску с пола. Раз десять произнесла слово «пожалуйста», пока усадила русских на старинные стулья, обитые дерматином и обтянутые латаными чехлами. Как полагается по этикету, принялась развлекать гостей:

— Посмотрите альбом, красивые виды Германии, сфотографирован наш поселок.

Альбом долго рассматривать не пришлось. В нем было с дюжину интересных снимков, остальное — красивенькие пейзажи. Хозяйка дала посмотреть рукопись, называвшуюся «Судьба одного поселка». Гам были собраны снимки самого разнообразного содержания, показан каждодневный труд жителей. Заинтересовали Михаила и заметки, написанные четким каллиграфическим почерком.

— Слушай, — сказал он Вере и начал читать вслух, переводя: — «Крестьяне всей деревни стали лесосплавщиками. Они уходили на гору, покупали там у юнкера Эрхарда деревья, скатывали их к речке, связывали в плоты, переплавляли с реки в реку, добирались до многоводного Рейна.

Там продавали древесину, возвращались домой, заказывали в церкви молебен и затем собирались вместе и пили наваренное дельными хозяйками мирское пиво. Утром опять отправлялись в гору. Лес Для мирян стал их работой, хлебом, судьбой. Но вот однажды сплавщиков подвела судьба. В Рейнскую область нагнали много лесу. Деловые бюргеры платили лишь пфенниги. Вернулись лесосплавщики с пустыми карманами. В один день все две с половиной тысячи жителей остались без куска хлеба…»

Неслышно переступил через порог хозяин в старом, но чистом и выглаженном, точно после пошивки, костюме.

— Гутен морген, — поздоровался немец и назвал свое имя: — Ганс.

— Гутен морген, — ответил Михаил. — Интересная рукопись. Вы писали?

— Приятная неожиданность: вы прилично говорите по-немецки. У вас принято читать чужие рукописи? взял старик папку со стола.

«Подсек, — подумал Михаил, — хлестче пощечины». Он покраснел до ушей.

— Прошу извинения, — сказал Елизаров и встал со стула. — Рукопись нам дала хозяйка.

Услышав эти слова, хозяйка вбежала в комнату и напустилась на мужа:

— А что секретного в твоей рукописи? Если бы что-нибудь такое было, посадили бы тебя. А тебя только выгнали из школы.

Она рассказала, что в заметках Ганса обнаружили якобы нездоровые для Германии настроения, но простили, так как поняли, что писал он это без злого умысла.

Позавтракав, Вера и Михаил разошлись по своим делам. Немец немного проводил русских, потом остался на улице. Долго изучал небо.

На запад плыли бомбовозы. Над ними парили «ястребки». Навстречу русским самолетам летели «мессершмитты». Но огня не открыли — их было втрое меньше. Они быстро скрылись в облаках. Ганс пожал плечами: «Трусят наши, да мало их против такой стаи». Еще больше удивился, когда он увидел, как с лесистого подножия горы, гудя и гремя, выползали громадные русские танки, пушки на гусеницах, толстодулые орудия, прицепленные к машинам. Ганс стал считать: раз, два, три… десять… двадцать… тридцать… Грозные машины всё выплывали и выплывали. Ганс потерял счет. Он снял с головы панаму; горестно старому немцу — чужие войска идут по его земле. Кто в этом виноват? Может, сами немцы?

Долго стоял он на улице, потом, склонив голову, молча без шапки вернулся к себе в квартиру.

Вскоре эскадрон покидал горняцкий поселок. Было погожее солнечное утро.

Михаил пристально осматривал окрестности. Вот она, вражеская сторона! Шоссе ровное, широкое. Посреди едут казаки, а по бокам свободно проносятся машины. На массивных, выточенных столбах готическими буквами указаны названия городов и расстояние до них. Узкие обочины цементированы. Стоит приземистая, с высокой остроконечной крышей квадратная будка.