Эскадрон въехал в село. Словно шашки на доске, ровно расставлены серые толстостенные каменные и кирпичные дома. Точно не было в природе другой краски, кроме серой. Дома были одинаковые, как будто строил их один человек. Окна большие, узкие. Нижние края высоких крыш доходили чуть ли не до половины стен, чтоб защитить их от дождя. Скудные садики перед строениями, еле поравнявшиеся с верхними краями ставен, огорожены одинаковыми железными заржавленными решетками. Эскадрон остановился. Надо напоить лошадей.

Михаил, Тахав и Элвадзе вошли в один из домов. В плетеном кресле неподвижно, точно мертвая, сидела старуха в траурном платье, черный чепчик на голове. Стены и потолки выкрашены коричневой краской. Окна задернуты гардинами. В комнате стояли чисто убранные две массивные железные кровати, ножки и рамы которых годились бы на оси пароконных бричек. Перед кроватями на высоких тумбочках стояли ночные, синего цвета, электрические лампочки. Посреди потолка висела хрустальная люстра с пятью лампами.

— Гутен морген, — сказал Михаил.

Старуха, обомлев со страху, пошевелила тонкими сухими губами. Голоса ее не слышно было. Она перед приходом русских исповедалась: приготовилась к смерти. Ее, как и все население, много лет убеждали, что большевики с рогами и едят людей. Опираясь на костыль, старая немка встала, подошла к казакам и настойчиво лепетала, что немецкие солдаты расставили всюду мины: в сарае, в подвале, на огороде. Михаил насторожился, но не поверил старой немке. Ему показалось, что старуха хочет скорее избавиться от них.

— Где у вас вода? — спросил он по-немецки.

Старуха указала костылем на кран.

— Отсюда неудобно брать, — качал головой Михаил, — много грязи наделаем в комнате.

Немка пояснила, что есть кран и в сарае. Михаил спросил, где люди. Старуха замялась. Ей не хотелось говорить правду, но боялась. Тяжело вздохнув, она прошептала, что все скрываются в бункере. Казаки пошли в подвал. Михаил осветил убежище электрическим фонариком. На старом диване, на стульях сидели женщины. Дети лежали в кроватках. Немки с бледными как холст лицами подняли руки вверх, смотря на автоматы Элвадзе и Тахава.

— Чем не дот этот подвал? На все четыре стороны амбразуры, — указал Михаил на продолговатые узкие проемы с чугунными заслонами. — По плану военного ведомства построены дома. — Выходите, никто вас не тронет. Покажите, где вода. Коней будем поить.

Две женщины встали и направились к выходу. Вслед за ними вышли остальные. Хозяйка повела казаков в сарай, стены которого тоже окрашены коричневой краской. Пол залит цементом. Под потолком светила электрическая лампочка. Три рябые коровы с короткими кривыми рогами привязаны к кормушке, обитой цинковой жестью. Михаил снял с крючка большое эмалированное ведро, налил в него воды из водопровода и поставил перед коровой.

Немка вздрогнула и схватилась за ведро.

— Не надо поить их холодной водой, — дрожащим голосом проговорила она, — молоко будет плохое.

Михаил заметил на лице хозяйки испуг, подумал о чем-то неладном.

— Пусть пьет, — повелительно сказал он. — Принесите стакан! — крикнул он из сарая немецкой девушке. — Верь, верь, но проверь.

— Верю всякому зверю, но фашистскому нет, — согласился Элвадзе.

Резвая энергичная немка принесла стакан. Михаил налил в него из водопровода воды и подал хозяйке. Она задрожала, замотала головой, говоря, что ей врачи запретили пить сырую воду. Елизаров принуждать не стал. Он вышел во двор, предложил воду другой женщине. Немка, всплеснув руками, упала на колени.

— Ясно. Вода отравлена. Почему же вы не сказали? — Михаил посмотрел на девушку, принесшую стакан.

— Вы меня не спросили, — улыбаясь, ответила та, поправляя приколки на высокой прическе. — Меня зовут Эрна.

Эрне на вид было лет двадцать. Лицо у нее выглядело немного желтоватым, словно из слоновой кости. Над верхней губой чернела небольшая родинка с торчащей на ней волосинкой. Брови пепельного цвета были слегка подбриты. От углов прямого тонкого носа убегали вниз две морщины. Когда Эрна улыбалась, то на чуть впалых щеках появлялись ямочки.

— Вы лейтенант? — ухмыльнулась она, посмотрев на Михаила.

— Полковник, фрау, — щелкнул Элвадзе языком. — Недурная птичка.

— Такой молодой и полковник уже, — жеманничала Эрна. — Какие красивые кудри у вас, черные, глаза тоже черные. Я очень люблю черные глаза.

— Любила лиса петуха, — Элвадзе зло глянул на Эрну.

Тахав смотрел на девушку умиленно, внимательно. Ему нравилась заискивающая улыбка кокетливой немки. Он решил поговорить с ней, узнать, какая она: вредная или добрая. Запас немецких слов у него не велик, но спросить кое-что можно попытаться.