Том 1. Стихотворения 1906-1920
вернуться

Цветаева Марина Ивановна
Шрифт:

«И уж опять они в полуистоме…»

И уж опять они в полуистоме О каждом сне волнуются тайком; И уж опять в полууснувшем доме Ведут беседу с давним дневником. Опять под музыку на маленьком диване Звенит-звучит таинственный рассказ О рудниках, о мертвом караване, О подземелье, где зарыт алмаз. Улыбка сумерок, как прежде, в окна льется; Как прежде, им о лампе думать лень; И уж опять из темного колодца Встает Ундины плачущая тень. Да, мы по-прежнему мечтою сердце лечим, В недетский бред вплетая детства нить, Но близок день, — и станет грезить нечем, Как и теперь уже нам нечем жить!

Декабрьская сказка

Мы слишком молоды, чтобы простить Тому, кто в нас развеял чары. Но, чтоб о нем, ушедшем, не грустить, Мы слишком стары! Был замок розовый, как зимняя заря, Как мир — большой, как ветер — древний. Мы были дочери почти царя, Почти царевны. Отец — волшебник был, седой и злой; Мы, рассердясь, его сковали; По вечерам, склоняясь над золой, Мы колдовали; Оленя быстрого из рога пили кровь, Сердца разглядывали в лупы… А тот, кто верить мог, что есть любовь, Казался глупый. Однажды вечером пришел из тьмы Печальный принц в одежде серой. Он говорил без веры, ах, а мы Внимали с верой. Рассвет декабрьский глядел в окно, Алели робким светом дали… Ему спалось и было все равно, Что мы страдали! Мы слишком молоды, чтобы забыть Того, кто в нас развеял чары. Но, чтоб опять так нежно полюбить — Мы слишком стары!

Под Новый год

Встретим пришельца лампадкой, Тихим и верным огнем. Только ни вздоха украдкой, Ни вздоха о нем! Яркого света не надо, Лампу совсем привернем. Только о лучшем ни взгляда, Ни взгляда о нем! Пусть в треволненье беспечном Год нам покажется днем! Только ни мысли о вечном, Ни мысли о нем! Станем «сестричками» снова, Крепче друг к другу прильнем. Только о прошлом ни слова, Ни слова о нем!

Угольки

В эту ночь он спать не лег, Все писал при свечке. Это видел в печке Красный уголек. Мальчик плакал и вздыхал О другом сердечке. Это в темной печке Уголек слыхал. Все чужие… Бог далек… Не было б осечки! Гаснет, гаснет в печке Красный уголек.

Дикая воля

Я люблю такие игры, Где надменны все и злы. Чтоб врагами были тигры И орлы! Чтобы пел надменный голос: «Гибель здесь, а там тюрьма!» Чтобы ночь со мной боролась, Ночь сама! Я несусь, — за мною пасти, Я смеюсь, — в руках аркан… Чтобы рвал меня на части Ураган! Чтобы все враги — герои! Чтоб войной кончался пир! Чтобы в мире было двое: Я и мир!

Гимназистка

Я сегодня всю ночь не усну От волшебного майского гула! Я тихонько чулки натянула И скользнула к окну. Я — мятежница с вихрем в крови, Признаю только холод и страсть я. Я читала Бурже: нету счастья Вне любви! «Он» отвержен с двенадцати лет, Только Листа играет и Грига, Он умен и начитан, как книга, И поэт! За один его пламенный взгляд На колени готова упасть я! Но родители нашего счастья Не хотят…

Тройственный союз

У нас за робостью лица Скрывается иное. Мы непокорные сердца. Мы молоды. Нас трое. Мы за уроком так тихи, Так пламенны в манеже. У нас похожие стихи И сны одни и те же. Служить свободе — наш девиз, И кончить, как герои. Мы тенью Шиллера клялись. Мы молоды. Нас трое.

Поклонник Байрона

Ему в окно стучатся розы, Струится вкрадчивый аккорд… Он не изменит гордой позы, Поклонник Байрона, — он горд. В саду из бархата и блесток Шалит с пастушкою амур. Не улыбается подросток, Поклонник Байрона, — он хмур. Чу! За окном плесканье весел, На подоконнике букет… Он задрожал, он книгу бросил. Прости поклоннику, поэт!

Он был синеглазый и рыжий…

Костюмчик полинялый Мелькает под горой. Зовет меня на скалы Мой маленький герой. Уж открывает где-то Зеленый глаз маяк. Печально ждет ответа Мой маленький моряк. Уж в зеркале залива Холодный серп блестит. Вздыхает терпеливо Мой маленький бандит. Сердечко просит ласки, — Тому виною март. И вытирает глазки Мой маленький Баярд.