Том 2. Стихотворения 1921-1941. Переводы
вернуться

Цветаева Марина Ивановна
Шрифт:

Январь 1940

Голицыно

«Пора! для этого огня…»

— Пора! для этого огня — Стара! — Любовь — старей меня! — Пятидесяти январей Гора! — Любовь — еще старей: Стара, как хвощ, стара, как змей, Старей ливонских янтарей, Всех привиденских кораблей Старей! — камней, старей — морей… Но боль, которая в груди, Старей любви, старей любви.

23 января 1940

«Годы твои — гopa…»

— Годы твои — гopa, Время твое — <царей.> Дура! любить — стара. — Други! любовь — cтapeй: Чудищ старей, корней, Каменных алтарей Критских старей, старей Старших богатырей…

29 января 1940

«Не знаю, какая столица…»

Не знаю, какая столица: Любая, где людям — не жить. Девчонка, раскинувшись птицей, Детеныша учит ходить. А где-то зеленые Альпы, Альпийских бубенчиков звон… Ребенок растет на асфальте И будет жестоким — как он.

1 июля 1940

«Когда-то сверстнику…»

Когда-то сверстнику (о медь Волос моих! Живая жила!) Я поклялася не стареть, Увы: не поседеть — забыла. Не веря родины снегам — . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Тот попросту махнул к богам: Где не стареют, не седеют… . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .старо Я воспевала — серебро, Оно меня — посеребрило.

Декабрь 1940

«Так ясно сиявшие…»

Так ясно сиявшие До самой зари — Кого провожаете, Мои фонари? Кого охраняете, Кого одобряете, Кого озаряете, Мои фонари?
* * *
…Небесные персики Садов Гесперид…

Декабрь 1940

«Пора снимать янтарь…»

Пора снимать янтарь, Пора менять словарь, Пора гасить фонарь Наддверный…

Февраль 1941

«Всё повторяю первый стих…»

«Я стол накрыл на шестерых…»

Всё повторяю первый стих И всё переправляю слово: — «Я стол накрыл на шестерых»… Ты одного забыл — седьмого. Невесело вам вшестером. На лицах — дождевые струи… Как мог ты за таким столом Седьмого позабыть — седьмую… Невесело твоим гостям, Бездействует графин хрустальный. Печально — им, печален — сам, Непозванная — всех печальней. Невесело и несветло. Ах! не едите и не пьете. — Как мог ты позабыть число? Как мог ты ошибиться в счете? Как мог, как смел ты не понять, Что шестеро (два брата, третий — Ты сам — с женой, отец и мать) Есть семеро — раз я на свете! Ты стол накрыл на шестерых, Но шестерыми мир не вымер. Чем пугалом среди живых — Быть призраком хочу — с твоими, (Своими)… Робкая как вор, О — ни души не задевая! — За непоставленный прибор Сажусь незваная, седьмая. Раз! — опрокинула стакан! И всё, что жаждало пролиться, — Вся соль из глаз, вся кровь из ран — Со скатерти — на половицы. И — гроба нет! Разлуки — нет! Стол расколдован, дом разбужен. Как смерть — на свадебный обед, Я — жизнь, пришедшая на ужин. …Никто: не брат, не сын, не муж, Не друг — и всё же укоряю: — Ты, стол накрывший на шесть — душ, Меня не посадивший — с краю.

6 марта 1941

Поэтические переводы

Из австрийской поэзии

Райнер Мария Рильке

«Кто нам сказал, что всё исчезает…»

Кто нам сказал, что всё исчезает? Птицы, которую ты ранил, Кто знает? — не останется ли ее полет? И, может быть, стебли объятий Переживают нас, свою почву. Длится не жест, Но жест облекает вас в латы, Золотые — от груди до колен. И так чиста была битва, Что ангел несет ее вслед.

Из английской поэзии

Вильям Шекспир

Песня Стефано

(из второго акта драмы «Буря»)

Капитан, пушкарь и боцман — Штурман тоже, хоть и сед, — Мэгги, Мод, Марион и Молли — Всех любили, — кроме Кэт. Не почтят сию девицу Ни улыбкой, ни хулой, — Ибо дегтем тяготится, Черной брезгует смолой. Потерявши равновесье, Штурман к ней направил ход. А она в ответ: «Повесься!» Но давно уж толк идет, Что хромой портняжка потный — В чем душа еще сидит! — Там ей чешет, где щекотно, Там щекочет, где зудит. Кэт же за его услуги Платит лучшей из монет… — В море, в море, в море, други! И на виселицу — Кэт!

Народные баллады

Робин Гуд спасает трех стрелков

Двенадцать месяцев в году. Не веришь — посчитай. Но всех двенадцати милей Веселый месяц май. Шел Робин Гуд, шел в Ноттингэм, — Весел люд, весел гусь, весел пес… Стоит старуха на пути, Вся сморщилась от слез. — Что нового, старуха? — Сэр, Злы новости у нас! Сегодня трем младым стрелкам Объявлен смертный час. — Как видно, резали святых Отцов и церкви жгли? Прельщали дев? Иль с пьяных глаз С чужой женой легли? — Не резали они отцов Святых, не жгли церквей, Не крали девушек, и спать Шел каждый со своей. — За что, за что же злой шериф Их на смерть осудил? — С оленем встретились в лесу… Лес королевским был. — Однажды я в твоем дому Поел, как сам король. Не плачь, старуха! Дорога Мне старая хлеб-соль. Шел Робин Гуд, шел в Ноттингэм, — Зелен клен, зелен дуб, зелен вяз… Глядит: в мешках и в узелках Паломник седовлас. — Какие новости, старик? — О сэр, грустнее нет: Сегодня трех младых стрелков Казнят во цвете лет. — Старик, сымай-ка свой наряд, А сам пойдешь в моем. Вот сорок шиллингов в ладонь Чеканным серебром. — Ваш — мая месяца новей, Сему же много зим… О сэр! Нигде и никогда Не смейтесь над седым! — Коли не хочешь серебром, Я золотом готов. Вот золота тебе кошель, Чтоб выпить за стрелков! Надел он шляпу старика, — Чуть-чуть пониже крыш. — Хоть ты и выше головы, А первая слетишь! И стариков он плащ надел, Хвосты да лоскуты. Видать, его владелец гнал Советы суеты! Влез в стариковы он штаны. — Ну, дед, шутить здоров! Клянусь душой, что не штаны На мне, а тень штанов! Влез в стариковы он чулки. — Признайся, пилигрим, Что деды-прадеды твои В них шли в Иерусалим! Два башмака надел: один — Чуть жив, другой — дыряв. — «Одежда делает господ». Готов. Неплох я — граф! Марш, Робин Гуд! Марш в Ноттингэм! Робин, гип! Робин, гэп! Робин, гоп! — Вдоль городской стены шериф Прогуливает зоб. — О, снизойдите, добрый сэр, До просьбы уст моих! Что мне дадите, добрый сэр, Коль вздерну всех троих? — Во-первых, три обновки дам С удалого плеча, Еще — тринадцать пенсов дам И званье палача. Робин, шерифа обежав, Скок! и на камень — прыг! — Записывайся в палачи! Прешустрый ты старик! — Я век свой не был палачом; Мечта моих ночей: Сто виселиц в моем саду — И все для палачей! Четыре у меня мешка: В том солод, в том зерно Ношу, в том — мясо, в том — муку, — И все пусты равно. Но есть еще один мешок: Гляди — горой раздут! В нем рог лежит, и этот рог Вручил мне Робин Гуд. — Труби, труби, Робинов друг, Труби в Робинов рог! Да так, чтоб очи вон из ям, Чтоб скулы вон из щек! Был рога первый зов, как гром! И — молнией к нему — Сто Робингудовых людей Предстало на холму. Был следующий зов — то рать Сзывает Робин Гуд. Со всех сторон, во весь опор Мчит Робингудов люд. — Но кто же вы? — спросил шериф, Чуть жив. — Отколь взялись? — Они — мои, а я Робин, А ты, шериф, молись! На виселице злой шериф Висит. Пенька крепка. Под виселицей, на лужку, Танцуют три стрелка.