Ночь. Туман. Ограда сквера.Снег. Фонарный столб в кремне.В снеговом тумане Веранеотступно снится мне.С барской сытостью в разладеи с застенком впереди —с сердцем, состраданья радиперевернутым в груди.Много зим и много весен,скажем проще — много лет, —с волосом входящем в осень,с волей жесткой как скелет,с ужасом, с мечтой без меры,с блеском мужества на лбу —провела живая Верав незакопанном гробу.
КЛЮЧ
Ладога белила волныв день осенний но сухой.Синий воздух, ветром полный,желтой шелестел трухой.В этот день, уже осеннийно еще в лучах тепла,хрупкая как лед весеннийв крепость женщина вошла.Северного полдня лучосветил ей арку входа.Вознесенный к небу ключей сказал, что нет исхода.Ключ вонзился. Дверь замкнулась.И тягучая как слизьбеспросветно потянуласьомертвляющая жизнь.
ЯЩИК № 26
Непригляден остров мертвых,остров, где исток Невы.Блеклы раковинок створки,водоросли, клок травы.Нет здесь синих незабудок,белогорлых нет гусей.Только полосы вдоль будокоживляют остров сей.Власть зимы здесь непреклонна,труден солнца поворот.Туго тает снега тоннау внушительных ворот.Здесь вошла она в молчащийсклеп, что выстроила месть,в залитый асфальтом ящик —ящик номер двадцать шесть.
ТИШИНА
Огромна ночь в застенке без свечи.Ты вздохом тишины во мраке дышишь.Прислушайся к молчанию в ночи,и в нем ты голос тишины услышишь.Гонима холодом, покрыта тьмой,неслышней шелеста летучей мыши,незримая, проходит над тюрьмойта тишина, которую ты слышишь.И тех послушай, что сошли с умаот тишины, распространенной в страхе,которых ночь (безумная сама)сжигала в нефтью пахнущей рубахе.Была их ночь покоя лишена.Но всех ночей, грядущих и прошедших,не умолкающая тишинабыла страшней мычанья сумасшедших.
ПЕРЕНОС
Там где подвал похож был на канал,где каждый шорох был неждан и важен,к тому, который больше не стонал,перед рассветом приходила стража.Три сторожа с ушами упырей,летучих трех мышей напоминая,приносят мимо сорока дверейполотнище. В нем ноша ледяная.Что виснет в углубленной простыне?Кто взят, но не испуган переносом?Чей профиль отразился на стенес высокопарным заостренным носом?Ах, двери из тяжелого стволаздесь как стоймя поставленные гробы,а быстро проносимые телабезмолвны и морозны как сугробы.
СУМЧАТЫЙ
Весенний вечер тих и розов.Тюремный двор угрюм как дно.Но узник Николай Морозовглядит по вечерам в окно.Днем над космической страницейон гнет старательно ребро,а в сумке клетчатой хранитсявсе личное его добро.Сияет под луною зданье.Луна бледна, не спится ей.И заключенного сознаньетомится в этот час сильней.Как рыба что уткнулась в сушуон кругло открывает рот.Луна ему вскрывает душу:мне кажется, что он поет.Поет о камне, о началеосновы под своей ногойи о подпочвенной печалисвоей отчизны дорогой…Быть может он не пел той песни,но мог бы эту песню петь.Чертил он круг тропы небеснойи минеральных жилок сеть.Он — в доморощенной фуражке(кто шил ее в тюрьме ему?..) —пил чай из оловянной чашкии как зрачок берег суму.Ее и летом и зимоюхранил он тщательней всего.За неразлучность с той сумоюпрозвали сумчатым его.
ФАКЕЛЫ
В строенье над истоком невским,в тюрьме что выстроил карел,народник Михаил Грачевскийзловещим факелом горел.Тяжеловесна дверь из дуба,насилья выражение.Пред ней — жандармов топот грубый,за ней — самосожжение.Гуляет Ладога над глиной,над пустырем, где без следазарыты на косе недлиннойневоплощенные года.Останки душ огнеупорныхтех героических временистлели возле струй озерныхбез насыпи и без имен.
ДЫМ
Послушные назначенной судьбе,поднявшись духом точно дым в трубе,они дыханье отдали борьбеи в нашей памяти воскреснуть вправе.Пусть павшие во имя сил благихза счастие голодных и нагих —среди других портретов дорогихпред нами встанут в золотой оправе.
КОТЕЛ
Страна была тогда подобнауже бурлящему котлу.Трещали пулеметы дробно,и многое пошло ко дну.Мастеровой с разбитой честью(еще не жившее лицо)из тощих городских предместийшел на хозяйское крыльцо.Над царством тучи нависали,японцы русских гнали вспять.Над письмами тогда писалигод девятнадцать, ноль и пять.В быту того большого годажандармское звучало п л и!И вспомнили друзья народатех кто до них в народ пошли.Той знаменательной зимой,усталые как богомольцы,последние народовольцырасстались с каторжной тюрьмой.
