Шрифт:
Результат подачи адреса был вполне традиционен — тверские либералы были арестованы и пять месяцев провели в Петропавловской крепости.
И все-таки общество было разбужено, и даже в среде высшей бюрократии появились конституционные планы, особенно после начала в 1863 г. второго польского национально-освободительного восстания. Их настойчиво предлагал новый (после отставки Ланского) министр внутренних дел Валуев. По его инициативе в 1863 г. был разработан законопроект о создании при высшем законосовещательном органе — Государственном совете — своеобразной «нижней палаты» из представителей земств, избранных на губернских земских собраниях, а также из депутатов от национальных окраин и крупных городов. Лишь пятая часть от общего числа членов этой палаты была бы назначаема «высочайшей властью». Наряду с такой «нижней палатой», или «съездом государственных гласных», предусматривалась и «верхняя палата» — «Общее собрание Государственного совета», члены которой бы по-прежнему назначались сверху. Съезд государственных гласных, по мысли Валуева, должен был участвовать в рассмотрении всех законопроектов, бюджета и других вопросов, представленных императором.
И этим планам не суждено было сбыться. Александр II после подавления польского восстания отклонил проект со словами: «Что касается конституции, то мы для нее не созрели. Разве ж я пытаюсь удержать власть в личных целях?» Созвучно этому высказывались и многие либеральные лидеры. Константин Кавелин писал, что «Россия еще во многих отношениях печальная пустыня; ее надо сперва возделать, начиная дело снизу, а не сверху... Самоуправление... может начать осуществляться пока только в провинции, при деятельном содействии дворянства. В этой плодотворной школе оно и подготовится к дальнейшей более обширной политической деятельности...» Еще более определенно выразился Юрий Самарин: «Народной конституции у нас пока еще быть не может, а конституция не народная, т. е. господство меньшинства, действующего без доверенности от имени большинства, есть ложь и обман». Все эти бесконечные упражнения на тему национальной самобытности на деле не приближали, а отдаляли и конституцию, и «политическую деятельность» гражданского общества. Жизнь очень скоро показала это.
Лебединой песней русской либеральной бюрократии и лично Николая Милютина стала проведенная в 1864 г. в Польше и западных губерниях аграрная реформа, по которой крестьяне получили землю в собственность сразу и без выкупа. Сделано это было в основном потому, что власти хотели противопоставить местных крестьян польским помещикам и тем лишить польское национально-освободительное движение опоры в народе. Но получилась, как в свое время у Александра I, чудовищная диспропорция — «свои» крестьяне были освобождены на гораздо менее выгодных для них условиях, чем «чужие» (в большинстве своем украинцы и белорусы).
В том же году начались еще две весьма плодотворные реформы — земская, основные положения которой были разработаны еще до 1861 г. комиссией при МВД под руководством Николая Милютина, и судебная. Земская реформа вводила начала всесословного, выборного представительства в масштабах губернии и уезда. Хотя дворянство играло в земствах ведущую роль, а из крестьян после многоступенчатых выборов попадали в число гласных самые «благонадежные», тем не менее крестьянство впервые после XVII в. получило место во всесословных учреждениях. Компетенция земств была ограничена местными хозяйственными вопросами, но в рамках этих скромных учреждений в ходе совместной работы были сделаны шаги к преодолению социальной пропасти между высшими и низшими сословиями, на земскую службу шла замечательная интеллигенция (врачи, учителя, статистики), а в конце века окрепло либеральное движение.
Судебная реформа была, по единодушному мнению историков, самой последовательной и радикальной из Великих реформ. Россия впервые получила бессословный, гласный, независимый от администрации суд с состязательностью судебного процесса, адвокатурой, выборностью присяжных, несменяемостью коронных судей и т. д. Были проведены и другие реформы — народного просвещения, цензуры, военные, городского самоуправления, финансов, статистики. Все в российской жизни пришло в движение, кроме главного — высших органов государственной власти, центральной администрации, неограниченной власти монарха и всесилия бюрократии. Здесь-то и таилась угроза всему.
С середины 1860-х гг. преобразования сначала замедлились, а потом и прекратились. Последним актом было завершение в 1874 г. военной реформы введением всеобщей воинской повинности. Накануне военный министр Дмитрий Милютин, брат Николая Милютина, записал в своем дневнике: «Какое поразительное и прискорбное сравнение с той обстановкой, при которой вступил я в состав высшего правительства 13 лет тому назад! Тогда все стремилось вперед, теперь все тянет назад! Тогда государь сочувствовал прогрессу, сам двигал вперед, теперь он потерял доверие ко всему, им же созданному, ко всему окружающему его, даже к себе самому».
В 1865—1866 гг. на Александра II обрушилось сразу несколько испытаний. Умер его 22-летний старший и горячо любимый сын, на государя было совершено первое покушение — выстрел Дмитрия Каракозова, потрясший царя. Тогда же начался затяжной, отнимавший много сил и создававший мучительную раздвоенность жизни роман с княжной Екатериной Долгорукой. Сомнения в правильности избранного курса, усталость от борьбы общественной, бюрократической и внутрисемейной, крах надежд на скорое и безболезненное реформирование огромной империи — все сплелось в один узел. Не удалась и очередная попытка завоевания Царьграда. Победа в кровопролитной русско-турецкой войне 1877—1878 гг. была упущена дипломатами на Берлинском конгрессе. С 1878 г. поднимается новая волна террора, начатая выстрелом Веры Засулич в петербургского градоначальника и завершившаяся убийством царя-освободителя 1 марта 1881 г.
Трагедия 1 марта показала, как опасно правительству отсекать от себя общественные силы, оставаясь единственным игроком на политической сцене. Ведь если бы в октябре 1860 г. Александр II не распустил Редакционные комиссии, дал бы либералам возможность довести их планы до воплощения в жизнь и привлечь на свою сторону общество, то были бы существенно сужены возможности реакции как справа, так и слева. Весьма вероятно, что катастрофы можно было бы избежать. Ведь царя убили не за реформы, как иногда ошибочно полагают, а за отречение от них. «Галилеянин» поплатился за отступничество.