Это очевидно, если присмотреться к самому высказыванию: рассуждение, опирающееся на конкретные факты. Если рассуждение опирается на факты, значит, оно может на них и не опираться. Следовательно, оно существует само по себе до фактов и после фактов.

Но мы определенно ощущаем, что если рассуждение опирается на факты, его качество принципиально меняется. И мы не признаем за научное исследование рассуждение, которое не опирается на факты.

Однако рассуждению совершенно все равно, стоит ли на дворе осень или мода на научность. Оно есть, и оно производится моим рассудком с тем качеством, на какое он способен. Если я использую факты, сама моя способность к рассуждению никак не изменится. Что же меняется и почему мы ощущаем одно рассуждение качественно лучшим, чем другое?

Меняется убедительность и сила воздействия на людей. Меняется и неуязвимость речи.

Факты, как это ни странно, совершенно не нужны для самого рассуждения, они нужны лишь затем, чтобы убедить людей, что сказанное тобой истинно или, по крайней мере, дает знания. Иными словами, факты в рассуждении — не больше, чем рекламный трюк, привлекающий покупателя. А что продается?

То, что спрятано, скрыто за фактами: собственно рассуждение. Действительная ценность только в нем. Оно почему-то очень важно и мне и, похоже, всему человечеству, поэтому я, как автор, стремлюсь его опубликовать, а люди — прочитать. Очень часто новые работы почти не содержат новых фактов, но дают новый взгляд на положение дел и вещей. И это революционные работы, единственно продвигающие науку вперед.

Это странно, но факт: каждое новое рассуждение словно бы прокладывает еще один кусочек пути для всего человечества. И в этом его ценность. Причем почти независимо от содержания. Главное — проделать одно огромное рассуждение о мире, которое ведет все человечество, еще на шажок дальше.

Что за ловушку описывает наша способность рассуждать? Из чего мы выкарабкаемся, когда прочитаем это Великое заклинание до конца?

Еще один словарный пример отражает устоявшееся общественное мнение. Он про плохих поэтов: у них рассуждение заменяет чувство. Это утверждение настолько привычно, что вовсе не просто понять, что оно значит. В первую очередь, потому что совсем не ясно, что такое это «чувство» поэтов. Кстати, и сами поэты это понимают плохо. Они, скорее, чувствуют, когда с чувством в их стихах плохо или хорошо.

Не буду уходить в это исследование от собственного, скажу кратко, как психолог: речь идет не о чувстве, а о душевном отклике. То есть о способности души отзываться на то, что сказал поэт. Или на то, как он это сказал. И это тоже может сильно запутать понимание, поэтому я опять уйду в психологию: душа отзывается на образы.

Но не на все, а на те, которые соответствуют миру ее мечты, попросту, либо «раю», в котором она хотела бы жить, либо дороге домой. То есть миру, через который душе обязательно надо пройти, потому что в нем живет либо её боль, либо её любовь, либо её спасение.

При этом однозначно то, что души, воплотившиеся на Землю, считают именно Землю тем миром, где они должны быть. Земля — это Дорога Домой для всех душ, которые сюда пришли. Поскольку память после воплощения отодвигается, происходит подмена, и души теряют видение дороги. Дом и Земля совмещаются, поскольку Земля и в самом деле оказывается домом на земную жизнь. И это верно, даже для человека, помнящего о том, что он не из этого мира.

Поэтому люди начинают искать в земном мире признаки Дома, откуда пришли души. Главный из них — это красота. Также покой, уют…. Так появляются мифы о рае в виде садов, о горах, где живут боги, о местах силы, позволяющих человеку раскрыть сверхвозможности и так вернуть частичку своей божественности.

Эти воспоминания об ином мире и иной жизни должны быть высказаны и на ином языке. Просто потому, что волшебство не может говориться обычно, поскольку обычно мы говорим много, но ничего не происходит. Значит, надо просто сказать это иначе, и тогда родится чудо.

Чудо рождается, но это чудо — поэзия. То есть образы, выраженные такой речью, которая не применяется в быту. Какие образы? Те, что напоминают душе либо о ее Доме, либо о ее Задаче, о том, ради чего она на Земле. И то и другое вызывает душевный отклик и душевные движения, которые и воспринимаются нами как чувства.

Что же не так с поэзией, в которой «рассуждение заменяет чувство»?

Похоже, она не вызывает ответного душевного движения. Все эти оды осьмнадцатого столетия, вроде: Когда б ты взял правленье в руки, с тобой воспрянула б страна!.. — не вызывают отклика. Почему? Нет чувства?

Нет, человек писал это «с большим чувством», то есть вкладывал в свое произведение действительное душевное движение. Но мы совсем не можем это читать. Для нас это стало предметом газетных статей. Во-первых, потому что газеты, пресса забрали себе подобные предметы. Во-вторых, потому что мы разуверились во власти и в том, что придет царь-батюшка и спасет нас.

А когда-то эти оды писались и читались в изобилии, и их рассуждения были вполне поэтичны. Это было в то время, когда подобные рассуждения могли повести к желанным изменениям мира, то есть были действительным Путем и, стало быть, Дорогой Домой. Наверное, это относится ко времени Петра и некоторых его преемников, когда существовала определенная культура воздействия на власть через общественное мнение, выраженное в стихах.