Мы понимаем слово «бытие» и одновременно все его отклонения, пусть бы это и выглядело так, что само понимание остается неопределенным. То, что мы понимаем; то, что нам в понимании вообще как-то открывается, об этом-то мы и говорим: оное имеет смысл. Бытие, поскольку оно вообще подлежит пониманию, обладает смыслом. Познавать и пошшать бытие как наивопросительнейшее, нарочито спрашивать о бытии, означает не что иное, как: вопрошать о смысле бытия» (Там же, с. 163).

Удивительно, но когда я как этнограф пришел к русским мазыкам и захотел научиться их искусству, мне сказали: чтобы стало доступным то, что ты считаешь для себя невозможным, нужно стать вопрошанием…

— Что это такое? — спросил я.

— Ходи вопросом…

Если ты не стал цельным, ты вообще не можешь понимать, понимание приходит лишь тогда, когда ты целиком один луч восприятия или одно усилие понимания. Тогда ты все равно можешь не понять, что это перед тобой, но ты можешь понять, зачем это тебе, как его использовать, — так откроется смысл встреченного. Например, бытия… Вопрошание о бытии, это вопрошание о себе, потому что это попытка понять смысл своего бытия…

Но как начать понимание? С чего человек может приступить к этой битве? С освоения опыта тех, кто уже сделал своё усилие до него, оставив его в истории в виде твоего родного языка. Сознание предшественников всё еще доступно нам, в него можно войти и позаимствовать для начала их понимание. Для этого надо понять слово.

«Какой шаг должны мы проделывать постоянно?

Прежде всего в качестве факта мы поместили в поле нашего зрения следующее: слово «быть» имеет улетучивающееся значение, есть чуть ли не пустое слово. Результатом более детального разбора этого слова явилось следующее: неуловимость словесного значения находит свое объяснение: 1. в стирании, свойственном инфинитиву, 2. в смешении, которому подверглись все три изначальных значения корней» (Там же, с. 165).

«Инфинитив» было бы лучше заменить русским «неопределенный вид», это сразу бы дало бы ощущение некоего понимания. Что такое смешение изначальных значений, Хайдеггер пояснит чуть дальше, в рассуждении о «зависимости бытия и слова друг от друга»:

«До сих пор в вопросе о бытии мы пытались понять это слово преимущественно по его словесной форме и значению. И вдруг выяснилось: вопрос о бытии не есть дело грамматики и этимологии. И если мы по-прежнему будем исходить из слова, то, значит, и в данном случае, и вообще оно имеет с языком некую особую связь» (Там же, с. 166).

Это начинается незаметный переход к логике, как к логосу, скрытому в языке. Поэтому следующий кусок рассуждения очень похож на психологическое обоснование логики, как это делали, пока логика не стала символической, то есть химерической.

«Обычно язык, слово считают вторичным и попутным выражением переживаний. Поскольку в этих переживаниях переживаются вещи и процессы, язык, опосредованно, является также выражением, как бы передачей пережитого сущего.

Слово «часы», например, предоставляет возможность троякого различения: 1. относительно слышимого и зримого словесного образа; 2. относительно значения того, что мы вообще себе при этом представляем; 3. относительно самой «вещи»: некие конкретные часы. При этом (1) является знаком для (2), а (2) указанием на (3).

Так и мы, по-видимому, можем в слове "бытие "различать словесный образ, словесное значение и самое вещь» (Там же, с. 166–167).

И тут, в отличие от большинства остальных «вещей» с бытием начинаются сложности: «слову и значению «бытие» не соответствует никакая вещь»!.. Бытие определенно есть, как «покой над горными вершинами», но это не вещь! Это нечто иное. И его надо исследовать и понимать как-то иначе, какими-то иными средствами, по сравнению с вещами этого мира.

«Однако из этого мы не можем заключить, что бытие состоит только в слове и его значении. <…>

Из этого следует: у слова «бытие» и его отклонений и у всего, что лежит в его словесной области, слово и значение в конце концов с тем, что они подразумевают, сопряжены изначальней, но и наоборот. Само бытие в совсем ином и сущностном смысле зависит от слова больше, нежели любое сущее» (Там же, с. 167).

Еще раз вспомним: человек отличается от животного именно способностью понимания, в ней — ключик к его бытию. Понимание, обретенное поколениями наших предков, спрятано в слове и речи. Конечно, это еще не мое понимание, но это путь и подсказка, и это не просто перст, указующий на луну. Для человека бытие лежит именно там, где бытует слово, это и есть особенность человека.

Именно поэтому надо принять, что слово и значение сопряжены с нашим бытием гораздо сильней, чем кажется при поверхностном взгляде. Там, где скрыто значение слова — тайна, сопоставимая с божественностью человека. Там мой личный логос, как личный Атман индуса. Личный, но равный ТОМУ Атману, потому что они — одно и то же.

Поэтому дальнейший путь рассуждения — в логику.

Но он опять же невозможен прямо. Просто потому, что пролегает сквозь мышление, а точнее, — сквозь сознание и его устройство. Бытие человека, как и его понимание бытия, ограничены этим устройство.