На станции кипела жизнь. Около депо стояло десятка полтора паровозов, из их труб клубами валил густой черный дым. По путям сновали, пронзительно насвистывая, маленькие маневровые паровозы, около них с флажками в руках суетились сцепщики. Красноармейцы из эшелонов, стоявших на запасных путях, бегали с котелками за кипятком или за обедом на кухню. Из некоторых вагонов доносились звуки гармошек, песни. Артык внимательно наблюдал за всем происходящим. Когда вышли на городскую улицу, стали попадаться люди в пестрых халатах и синих чалмах. По лицу они походили на туркмен, по одежде — на бухарцев.

Иван Тимофеевич предложил навестить Мавы, жившего недалеко от вокзала.

Мавы не было дома. Майса обрадовалась Артыку, как родному брату. Она не знала, куда и усадить его, чем угостить. Стала расспрашивать об Айне, Шекер, Нурджахан. Но у нее не повернулся язык спросить о семье Халназара. Она только спросила, улыбнувшись:

— А как живет Атайры-гелин?

Ей было известно, что в ауле не любят невестку-фалангу, но сама она никогда не забывала заступничества Атайры-гелин перед Халназаром.

Артык с удивлением смотрел на Майсу и не узнавал в ней прежней забитой мехинки. У нее ничего не осталось от былой застенчивости. Она и на мир смотрела теперь как-то иначе. Наблюдая за ней, Артык особенно ясно видел, что значит для человека свобода. Ей никто не мешал теперь думать и поступать так, как ей заблагорассудится. Она уже сняла свой яшмак, вдвое уменьшила тяжелый борык и, пожалуй, кое в чем опередила Айну. Артык понял: это влияние города. Когда Майса взяла на руки проснувшегося ребенка, Артык попросил:

— Майса, дай-ка сюда Джерен!

Майса изумленно взглянула на него:

— Откуда ты знаешь, что ее зовут Джерен?

— Раз она родилась от Мавы и Майсы, какое же еще имя ей лучше подойдет?.. — пошутил Артык. — Она будет вольной степной козочкой!

— Нет, тебе, должно быть, Иван сказал!

Иван Тимофеевич отрицательно покачал головой.

— Я сам не знал, как ее зовут.

Майса вдруг вспомнила:

— А! Это Мавы тебе сказал, Мавы! А Бабалы растет? Хорошенький?

— Он лежит на спинке и копытцами лягает звезды.

Покачивая Джерен, Артык опять пошутил:

— Майса, ты хорошенько ухаживай за Джерен. Вырастет — я возьму ее в невестки.

— Когда она вырастет, ты и знать нас не захочешь.

— Почему это?

— Скажешь, что она волосата, смешанной крови, дочь бывшей рабыни, байской наложницы... Да мало ли найдется причин?

— Сама же ты говорила, что больше нет ни рабынь, ни наложниц!

— Со старым не скоро покончишь.

— Будь покойна, они и слушать стариков не захотят. Бабалы, может быть, женится на бухарке, а Джерен выйдет замуж за русского.

— Ах! За русского?

— Что ты ахаешь? То ты выдаешь себя за большевичку, то боишься, что русские будут жениться на туркменках.

— Да нет, все же будет не так. Можно же найти равного себе и того, кто говорит на одном с ним языке.

— Погоди, ты и сама не сумеешь разобраться, какой у них будет язык.

— Ой, Артык, что ты говоришь!

— Я жалею, что не знаю русского языка. Да и ты, должно быть, жалеешь. Даст бог, как только Бабалы сможет держать в руке карандаш, мы увидим его в русской школе.

Иван Тимофеевич, не вмешиваясь в горячий разговор, только слушал и, покручивая седеющий ус, весела улыбался. А у Артыка при воспоминании о сыне болезненно сжалось сердце. Айна, Шекер, мать — все предстали перед его глазами. Может быть, Айна все ночи не смыкает глаз, а мать льет слезы? Шекер, может быть, заболела, тревожась за судьбу брата? Правда, перед отъездом в Ак-Алан Артык предусмотрительно перевез семью в другой аул. Но что, если Эзиз уже разыскивает семьи перешедших на сторону большевиков и расправляется с ними?.. Артык глубоко вздохнул, напуганный этой мыслью. Он старался не выдавать своего волнения, но был вне себя. Неизвестно, когда он вернется домой, да и вернется ли? А так хотелось вернуться победителем, со славой!..

По дороге к домику, где жила Анна Петровна, Артык попросил Чернышова:

— Иван! Говорят, тут неподалеку Амударья. Пока я здесь, покажи мне ее.

Чернышов привел Артыка на берег великой реки.

Желтоватая вода струилась, вся в движении всплесков, — нельзя обнять взглядом ее просторов. Не было видно конца железного моста, верх которого построен, как шатер. Из чрева моста, как из норы, с шумом выбежал поезд. Как он не обрушится? Каждый столб под мостом — как каменная кибитка. Вспомнив, как дрожат аульные мостки через неширокие арыки, когда проходят по ним верблюды с поклажей, Артык с восторгом воскликнул: