Стихотворения
вернуться

Ершов Петр Павлович
Шрифт:

2. Слезы

Сладостны слезы для сердца в тоске безотрадной. Есть они у меня, но жалко мне их проливать. Раны души облегчил бы я ими, я знаю, А все-таки их берегу я до лучшей поры. Фиал многоценный души я все наполняю слезами И жду той минуты, когда, жизни и чувств в полноте, Млея, паду я на грудь к моей ненаглядной, А сердце забьется, заплещет и брызнет алмазным ключом.

24 октября 1838

ЖЕЛАНИЕ ЛЮБВИ

Няня, что это такое Нынче сделалось со мной? Изнывает ретивое Под неведомой тоской. Все кого-то ожидаю, Все об ком-то я грущу; Но не знаю, не сгадаю, Что такое я ищу. Помнишь, няня, как, бывало, В светлом тереме моем Я резвилась, распевала, Не заботясь ни о чем. А теперь твоя шалунья Пригорюнившись сидит: Пало на душу раздумье, Сердце ноет и болит. Смех подружек мне досаден, Игры их не веселят, И нестатен, непригляден Мне мой праздничный наряд. Нет мне солнца в полдень ясный, Мир цветет не для меня, Опостыл мне терем красный, Опостыла жизнь моя. Няня! Няня! Что за чудо Нынче сделалось со мной? Что — добро оно иль худо Мне пророчит, молодой?

1838, 14 октября

СОН

Друзья! Я видел сон чудесный. Но что такое значит он? Глашатай воли он небесной, Или пустой, житейский сон, Души тревожное движенье, Одна игра воображенья? — Судите вы. Мечталось мне, Что я стою на вышине Холма крутого. Под ногами, Среди акаций и берез, Ручей в венке из пышных роз Журчал игривыми струями. И, отражая небо, нес Живые перлы горных слез И исчезал в дали незримой. А там вблизи, гремя о скат Холма, волной неукротимой, Как буря, лился водопад. Вставал столбами млечной пены, Дробился пылью голубой, И на границе отдаленной В морскую грудь, боец надменный, Вливался бурною рекой. Один задумчивый, безмолвный Я на холме крутом стоял, И с струй ручья на бурны волны Мой жадно взор перебегал. Мечта сменялася мечтою: То светлых струй своих игрою Меня манил к себе ручей; Я любовался красотою Его зыбей, его полей: «Как все спокойно здесь! Как мило! Когда прошла бы жизнь моя, Как струйка этого ручья От колыбели до могилы!» Так думал я. Но вскоре шум И блеск нагорного потока Своей поэзией высокой Другую мысль вливали в ум; И эта мысль была кипуча Как водопад, была сильна Как бездны бурная волна. Вдруг, мнится мне, из недра тучи Раздался голос громовой: «Смотри! Две жизни пред тобой: Избрать тебе даю свободу. Пойми, узнай свою природу И там не медля выбирай. Ручей — безвестной жизни рай, Поток — величия зерцало!» Сказал — и снова тишина! Сомненье душу взволновало, И пробудился я от сна.

1838, 3 декабря

ПЕРЕМЕНА

Проходят дни безумного волненья, Душа зовет утраченный покой; Задумчиво уж чашу наслажденья Я подношу к устам моим порой. Другая мысль в уме моем теснится, Другое чувство движет мою грудь; Мне вольный круг цепями становится, Хочу в тиши отраднее вздохнуть. Исчез обман мечты самолюбивой, Открылась вся дней прежних пустота, Другую мне рисует перспективу В дали годов спокойная мечта. Домашний кров, один или два друга, Поэзия — мена простых затей. А тут любовь — прекрасная подруга, И вкруг нее веселый круг детей.

1838, 9 декабря

ПЕРВЫЙ ВЕСЕННИЙ ЦВЕТОК [92]

Утро дохнуло прохладой. Ночные туманы, виясь, Понеслися далёко на запад. Солнце приветно Взглянуло на землю. Все снова живет и вкушает Блаженство. Но ты не услышишь уж счастья, О замок моих прародителей! Пусть солнце Своим лучом золотит шпицы башен твоих, Пусть ветер шумит в твоих стенах опустелых, Пусть ласточка щебечет под высоким карнизом Веселую песню, — ты не услышишь уж жизни И счастья. Склоняся уныло над тихой долиной, Башни твои как будто смотрят на эту могилу, Где схоронено все, что тебя оживляло. О, если б подслушать, что говорит одинокая ель над тобою, Зачем преклоняет к земле вершину свою И слезы росы отрясает с листьев своих! О, если б прочесть, что мох начертал на стенах опустелых, Много бы, много сказали эти тайные буквы; Их поняло б сердце, мечта бы их полюбила, И чувство, глубокое чувство их затаило.

92

Первый весенний цветок (с. 152). Впервые — Петр Павлович Ершов, автор сказки «Конек-горбунок». Биографические воспоминания университетского товарища его, А. К. Ярославцова. Спб., 1872.

По словам Ярославцова, это стихотворение было написано на листе с рисунком, на котором изображены «вправо, на высоком берегу реки — замок с башнями; на противоположном низменном берегу — могила, на ней крест, под елью, за нею влево — береза, начало леса. Из-за высокого берега подымается солнце. Стихотворение, поверх рисунка, озаглавлено: „Первый весенний цветок“». Возможно, этот заголовок не относился к стихотворению. Однако Ярославцов поясняет смысл заголовка следующим образом: «Это первый весенний цветок, первая песнь, первая мечта, вылетевшая из груди молодого поэта, так охваченной, казалось, любовью и вожделенною будущностью!.. Но отчего ж среди упоения готовящегося блаженства вдруг неожиданно первым цветком, первою песнию являются глубоко грустные мысли, предметы печальной думы?» (с. 61, 62).

16 марта 1839

ДРУЗЬЯМ

Друзья! Оставьте утешенья, Я горд, я не нуждаюсь в них. Я сам в себе найду целенья Для язв болезненных моих. Поверьте, я роптать не стану И скорбь на сердце заключу, Я сам нанес себе ту рану, Я сам ее и залечу. Пускай та рана грудь живую Палящим ядом облила, Пускай та рана, яд волнуя, Мне сердце юное сожгла: Я сам мечтой ее посеял, Слезами сладко растравлял, Берег ее, ее лелеял — И змея в сердце воспитал. К чему же мой бесплодный ропот? Не сам ли терн я возрастил? Хвала судьбе! Печальный опыт Мне тайну новую открыл. Та тайна взор мой просветлила, Теперь загадка решена: Коварно дружба изменила, И чем любовь награждена?.. А я, безумец, в ослепленье Себя надеждами питал, И за сердечное мученье Я рай для сердца обещал. Мечта отрадно рисовала Картину счастья впереди, И грудь роскошно трепетала, И сердце таяло в груди. Семейный мир, любовь святая, Надежда радостей земных — И тут она, цветок из рая, И с нею счастье дней моих! Предупреждать ее желанья, Одной ей жить, одну любить И в день народного признанья Венец у ног ее сложить. «Он твой, прекрасная, по праву! Бессмертной жизнию живи. Мое ж все счастие, вся слава В тебе одной, в твоей любви!» Вот мысль, которая живила Меня средь грустной пустоты И ярче солнца золотила Мои заветные мечты… О, горько собственной рукою Свое созданье истребить И, охладев как лед душою, Бездушным трупом в мире жить, Смотреть на жизнь бесстрашным оком, Без чувств — не плакать, не страдать, И в гробе сердца одиноком Остатков счастия искать! Но вам одним слова печали Доверю, милые друзья! Вам сердца хладного скрижали, Не покраснев, открою я. Толпе ж, как памятник надгробный, Не отзовется скорбный стих, И не увидит взор холодный Страданий внутренних моих. И будет чуждо их сознанья, Что кроет сердца глубина — И дни, изжитые в страданье, И ночи жаркие без сна. Не говорите: «Действуй смело! Еще ты можешь счастлив быть!» Нет, вера в счастье отлетела, Неможно дважды так любить. Один раз в жизни светит ясно Звезда живительного дня. А я любил ее так страстно! Она ж… любила ли меня? Для ней лишь жизнь моя горела И стих звучал в груди моей, Она ж… любовь мою презрела, Она смеялася над ней! Еще ли мало жарких даней Ей пылкий юноша принес? Вы новых просите страданий, И новых жертв, и новых слез. Но для того ли, чтобы снова Обидный выслушать ответ, Чтоб вновь облечь себя в оковы И раболепствовать?.. О нет! Я не унижусь до молений, Как раб, любви не запрошу. Исток души, язык мучений В душе, бледнея, задушу… Не для нее святая сила Мне пламень в сердце заключила, Нет, не поймет меня она! Не жар в груди у ней — могила, Где жизнь души схоронена.

Июнь 1839

ЗИМНИЙ ВЕЧЕР [93]

Воет ветер, плачут ели, Вьются зимние метели; Бесконечной пеленой Виснет хмара над страной. Ни ответа ни привета — Лишь порою глыба света Дивной радуги игрой Вспыхнет тихо за горой; Лишь порою, дея чары, Глянет месяц из-за хмары, Словно в повязи венца Лик холодный мертвеца. Скучно! Грустно! Что же, други, Соберемтесь на досуге Укоротить под рассказ Зимней скуки долгий час! Пусть в пылу бессильной злобы Вьюга вьет, метет сугробы, Пусть могильный часовой, Ворон, плачет над трубой. Что нам нужды? Мы содвинем Круг веселый пред камином И пред радостным огнем Песнь залетную споем. Сок янтарный полной чаши Оживит напевы наши, И под холодом зимы Юг роскошный вспомним мы. . . . . . . .

93

Зимний вечер (с. 156). Впервые — Библиотека для чтения, 1841, т. 44 (цензурное разрешение — 31 декабря 1840). Существует вариант под заголовком «Зимняя фантазия».

1839

МОЯ ПОЕЗДКА [94]

Выезд

Город бедный! Город скушный! Проза жизни и души! Как томительно, как душно В этой мертвенной глуши! Тщетно разум бедный ищет Вдохновительных идей; Тщетно сердце просит пищи У безжалостных людей. Изживая без сознанья Век свой в узах суеты, Не поймут они мечтанья, Не оценят красоты. В них лишь чувственность без чувства, Самолюбье без любви, И чудесный мир искусства Им хоть бредом назови… Прочь убийственные цепи! Я свободен быть хочу… Тройку, тройку мне — и в степи Я стрелою полечу! Распахну в широком поле Грудь стесненную мою, И, как птичка, я на воле Песню громкую спою. Звучно голос разольется По волнам цветных лугов; Мне природа отзовется Эхом трепетным лесов. Я паду на грудь природы, Слез струями оболью И священный день свободы От души благославлю!

94

Моя поездка (Выезд. Поле за заставой. Песня птички. Скорая езда. Дорога. Гроза.) (с. 157). Впервые: 1–5 — Ершов П. П. Сочинения. Омск, 1950; 6 — Ершов П. П. Конек-горбунок. Стихотворения. Л., 1976. Цикл состоит из 10 стихотворений, написанных под впечатлением от поездок в одно из живописных мест под Тобольском — Ивановское.