Павла послушались, страсти утихли.

— Так не пойдете на смену? — спрашивает Фаткул.

— Там делать нечего! — говорит Рудик. — Нужда в военных поставках уже тю-тю, а другой работы не дадут, ее такой нету…

— А если, в натуре, под охраной поведут? — вступает в разговор Севмор.

— Сам ты, Сивый, в натуре, ей-богу! — говорит Юрка Сидоров. — Все равно зазря бить баклуши в цехе будем.

— Ну вас к собакам, с вашей забастовкой! — говорит Фаткул. — У меня мать инвалидка труда и братан младший, мне их содержать и кормить надо. На вашей дурацкой забастовке ни фига не заработаешь, кроме фингалов и шишек!

Он быстро повернулся и пошел в цех.

— Валяй, штрейкбрехер! — вслед крикнул Рудик.

Севмор посмотрел на Рудика исподлобья, плюнул через зубы, скривился и сказал:

— Баланда ты, Цыган, дремучая! С вами спутайся, так в легавку махом угодишь!.. В натуре, я тоже похиляю, а вам статью припаяют! И законно будет, за сачки и прогулы! Припечатают тюрягу, ждите передачу за решеткой!

— Врешь, в натуре, кореш! Не выйдет! — зло смеется Петро. — Это в военное время судили, а сегодня его, времени-то этого военного, уже нет! Кончилось оно, корешок! Сегодня совсем-совсем другой и новый день, мирный! Понял, в натуре?

— Не ты ли его отменил, в натуре? — усмехнулся Севмор.

— Ну хотя бы даже и я!

— Тебе мало, что, в натуре, война кончилась? — говорит Рудик. — Собственными лопухами радио слушал, какое еще для тебя постановление нужно?

— Да пошел ты… — Севмор выругался. — Все равно указ должен висеть! Без декрета незаконно, в натуре! И прокляни мою маму, если колонка по вас не затоскует! А у меня охотка давно отпала, и душа, в натуре, не тянется…

— Плетешь ты всякую чепуху, Сивый. Вот те крест, что не засадят! — уверенно говорит Юрка Сидоров. — Судей, как и военное время, тоже отменят.

— Не суды отменят, а законы военного времени, — поправил Рудик.

— Послухаешь вас, и, в натуре, жевалку воротит! Вшивые академики с мозгами набекрень! Трепачи! Потопали, Словак, в натуре….

Павел согласился и пошел, не поднимая головы.

Никто их не удерживал. Павла укорять и останавливать не стали. Он жил на правах чужого человека, ему в неприятности ввязываться никак не надо бы.

Уно внимательно слушал весь этот разговор, но так и не смог отличить правого от неправого.

— Для Словака будто и победы нет сегодня, — вдруг негромко сказал Петро. — Война кончилась, а Чехословакия то ли наша, то ли еще нет…

Ему не ответили, никто уже не хотел продолжать разговор.

Дождь давно перестал, тучи сгрудились далеко на востоке, словно их столкнули, сдвинули в сторону и освободили небо.

Вечернее солнце во всей своей огненной красе и во всем небесном сиянии повисло над горизонтом, крупное, четкое, ослепительное.

Появилась комиссарша, незаметно подошла, молча присела на ящик и руку козырьком подняла к глазам.

— Полина Лазаревна, — робко сказал Петро, — у нас тут забастовка одна вышла…

Комиссарша смотрела вверх и, ни к кому не обращаясь, тихо сказала:

— Какая еще забастовка? Глупости…

В конце двора маячил мастер Игнатий.

Полина Лазаревна сидела и не говорила ни слова, а смотрела, как и все, на солнце.

После долгой паузы Юрка Сидоров сказал:

— Мне в детстве мамка говорила, что иногда восходит черное солнце и таким повисает над всем миром. Надо только сильно вглядеться, и тогда солнце по-настоящему становится черным. Все небо белое, золотое, прозрачное, одно солнце торчит на нем черной дырой, будто бы происходит затмение на самом солнце или, может быть, в человеческих глазах. Сколь я ни вглядывался, а оно у меня нисколечки не темное, даже серого пятнышка не вижу. Может, кто другой увидит, а может, было да прошло?..

Рудик негромко говорит:

— Это точно, что бывает черное солнце. Я об этом читал где-то, что черное солнце всегда видят, когда случается беда или войны…

Очень больно смотреть вверх на солнце.

Уно чувствует, как режет глаза, стучит в висках, разламывает затылок. И чем дольше смотреть, тем сильнее боль.

Нет никаких сил унять ее, а сама по себе она вряд ли пройдет.

В стороне, не двигаясь, стоял мастер Игнатий и тоже смотрел на небо, зажав в кулаке подбородок.

Незаметно появился Севмор, за ним Павел. Они сели рядом с Уно. Из-за угла цеха вышел Фаткул. Видно, кто-то по дороге вернул их, и они возвратились к друзьям.

Все до одного молчали, мыслей у каждого было намного больше, чем слов.

Первой заговорила комиссарша:

— Давайте так смотреть до заката? А потом все пойдем ко мне в красный уголок и не будем спать всю ночь… У вас есть что вспомнить, у нас есть что сказать друг другу…

Это лето уже будет без войны, а летом солнце встает еще раньше.