– Ааа, – раздалось в этот миг над нашими головами, мы обернулись и увидели оседающую на пол Лику, которую муж лишь в самый последний момент успел подхватить. На лице ее читались все признаки надвигающейся истерики, она перевела отрешенный взгляд с моего лица на Максима, потом посмотрела в сторону коробки, потом опять на нас, поднесла руку ко рту и тихо завыла.

– Лика, успокойся, – ласково заговорил с ней Максим, но от звука его голоса она только еще сильнее зарыдала. – Ну, пожалуйста, ну, девочка моя, ну успокойся, – продолжал он увещевать ее, беспомощно оглядываясь на меня. Лика не обращала на его слова внимания, она хмуро сдвинула брови, выставила вперед указательный палец, направив его в лицо Максима, и угрожающе засопела, собираясь накинуться на него с обвинениями.

– Это все твоя жадность! Все твоя клиника! Как ты смеешь?! Почему ты не заплатил сразу! И все бы давно закончилось! Они же убьют его! – Невзирая ни на его красноречивые взгляды в сторону гостиной, где оставалась Сонечка, ни на попытки сказать хоть слово в свое оправдание, Лика распалялась все больше, но слов уже разобрать было нельзя, только бессвязные выкрики сквозь рыдания.

– Хватит! – резко приказала я и залепила женщине звонкую пощечину. В комнате стало необыкновенно тихо, только Сонечка, шаркая по ковру, выползла из гостиной на звуки.

– Это его кольцо, – из глаз Лики снова брызнули слезы, но на этот раз она не кричала.

– Вы уверены? – уточнила я.

– Абсолютно, сами посмотрите, – Лика вырвалась из стискивающих ее плечи рук мужа, скрылась в гостиной и также быстро вернулась с пухлым фотоальбомом в руках. – Вот, – она стала нервно перелистывать страницы. – Это наш с братом альбом, – на ходу пояснила она.

Я подсела поближе и стала внимательно приглядываться, внутри возникло ощущение, что я без спроса смотрю в замочную скважину за чужой жизнью, но мне было не до приличий. Пока калейдоскоп из снимков мелькал у меня перед глазами, в голове стала зарождаться какая-то мысль, но я никак не могла сфокусироваться на ней, и лишь в душе нарастала тревога о чем-то важном, что я пропускаю.

– Вот, здесь! – Наконец, Лика остановилась и ткнула пальцем в довольно большой снимок, с которого на меня смотрел красивый мужчина около тридцати лет, с волосами цвета льна, насмешливо прищуренными серыми глазами и немного квадратной линией подбородка.

– Это Николай? – на всякий случай уточнила я, заранее догадываясь об ответе.

– Да, а вот это – кольцо, – грустно добавила Лика. Глаза ее опять наполнились слезами, она уже приготовилась разреветься, как вдруг раздался телефонный звонок. Платовы как по команде вздрогнули, а я, сделав им знак оставаться на местах, спокойно подключила определитель, на котором, увы, высветилось сообщение о невозможности назвать номер абонента, и подняла трубку. Не дождавшись моего «Алло», звонивший сразу же приступил к угрозам.

«Все сроки прошли, готовьте деньги! Положить их следует в ячейку триста пятнадцать в камере хранения на вокзале, код семнадцать тринадцать Б, иначе он умрет, а потом и девочка! И не стоит обращаться в милицию!» – угрожающе добавил звонивший и отключился.

Платовы все поняли по моему лицу. Лика сразу же устроила истерику, плавно перешедшую в очередной громогласный скандал. Я благоразумно забрала Сонечку, альбом с фотографиями и удалилась в детскую, но до нас все равно долетали отзвуки семейных разборок. Лика требовала немедленной выплаты выкупа, Максим пытался объяснить, что так быстро сумму не соберет, она все напирала, и вдруг среди ее визгов я впервые услышала правильную фразу, которой уже давно добивалась от хозяина дома.

– Надо обратиться в милицию, преступники зашли слишком далеко, этот палец…

– Не смей этого делать, они убьют Николая! Это все из-за тебя, почему ты сразу не отдал им эти проклятые деньги! – взорвалась Лика, не дав ему договорить. – Неужели ты не понимаешь, что все бы давно закончилось, стоило только сразу же выполнить все требования!

– Но клиника…

– У тебя вечно только клиника на уме, ты же ее одну любишь, тебе даже дочь не жалко, думаешь, нанял эту выскочку и все в ажуре, и можно денег не платить, а на моего брата тебе наплевать, – она зашлась неприятным смехом. – Хотя о чем я говорю, ты же не умеешь любить, ты не приучен, вас в детдоме растили по другим правилам. Бедная сиротиночка! – издевательским тоном добавила она.

Следом за этой фразой я уловила вполне закономерный звук очередной пощечины и даже не была удивлена этому, слишком далеко зашла Платова, пусть даже и потеряв контроль над собой в приступе страха и отчаяния.

– Да, сирота, – в полнейшей тишине голос Максима раздался необычно громко. – И я горжусь, что, выйдя из грязи, добился всего сам! Ты права, когда говоришь, что клиника – предмет моей страсти! Но не смей, слышишь, не смей! – Он сделал ударение на этом слове. – Никогда не смей вставать между мной и дочерью. Напомню тебе, что я имею точно такие же права на девочку, как и ты. Подумай об этом хорошенько, когда в следующий раз решишь мне выплюнуть очередную порцию упреков. – Он замолчал, Лика на этот раз не спешила лезть в разговор. Я поплотнее прикрыла дверь, оставшаяся часть беседы, если, конечно, она состоится, скорее всего будет иметь примирительный характер, а уж становиться свидетельницей этого мне точно не хотелось.

Я посадила Сонечку в манеж и раскрыла альбом с фотографиями. Следом за черно-белыми и редко цветными снимками миленькой девочки с большими бантиками на жидких хвостиках и косичках, стоящей рядом или сидящей на коленях у женщины, вероятно, матери, следовали фотографии школьной и более поздней поры. Снимков Николая было гораздо меньше, точнее несколько. Один – на типичном для доживающей свой век советской эпохи горшке. Второй – в школьной форме и парочка на фоне морского пейзажа. Я сразу поняла, что напрягло меня, когда Лика раскрыла альбом – в нем не было ни одного фото, где бы брат и сестра были вместе – и этот факт мне показался более чем странным.