Тщета: Собрание стихотворений
вернуться

Меркурьева Вера Александровна
Шрифт:

ОНА ПРИТВОРИЛАСЬ ЛЮБЯЩЕЙ

I. «Любови плен...»

Ну да, ну да – и сколько бы ни твердила Я, что одна, и что я вольна, Что позабыла я, и что я немилая, Что мне не больно, и что я довольна, – А зов и взгляд – и з асердце мертвой хваткой Возьмет тоска – всё та же рука. В ней – без остатка, и за ней без оглядки я, И вся разлука – верности порука. Из ночи в ночь – острее приступы боли, День изо дня слов игрой звеня. И поневоле отчетливы всё более В созвучий смене – кандалов созвенья. 22.II.1918

II. Неузнанная

Ты так искал – и п осердцу, и п омиру, Ее, твою единственную, ту – И не узнал скользнувшую без номеру, Без ярлычка, безвестную мечту. Придавленный словами – теми, этими, Где вековая скука залегла – Ты любовался легкими соцветьями За хрупкой гранью тонкого стекла. А это я цвела. И со страницы пыльных книг, где, сеткою Закинута, чужая мысль суха – Смеялась я причудливой виньеткою, Изысканной цитатою стиха. Замученный безвыходностью внутренней, Ты задыхался, выжженный дотла – И вдруг, и вдруг дышал прохладой утренней, Не зная сам, куда исчезла мгла. А это я прошла. Ты пел «о ней» терцинами ли твердыми Иль ямбами зыбучими – о ней, Чурляниса спектральными аккордами, И Скрябина дискордами теней. А не узнал, что радуга созвучия, И гамма цвета, и душа тепла, И всё, где жизнь – цветная и певучая, Красивая и грустная текла. Что это я была. Вот ты вдвоем. В ней и в тебе незримо – я, Жар ваших губ и холод ваших рук. Вот ты один – и еле ощутима я Тобой, как твоего же сердца стук. Но ты не знаешь – не сниму зарока я – Что это я, в другой, тебе мила. Не знает солнце, в небе одинокое, Что ночь его — всем небом обняла. Что это – ночь светла. 23.II.1918

III. Птичьи лапки

Мы с вами шли по уклонной набережной, И синело небо, и шумела река. Вы ко мне наклонялись, подчеркнуто бережно, Вспоминались далекие берега Терека. А теперь – одна, у окна, пологую Крышу разглядываю, пригнувшую дом, Птичьих лапок-царапок по снежному пологу Узор неразборчивый, перепутанным рядом. Снег весной растает – и следов не станет Нежных тоненьких лапок. Разбегутся – чьи? Только в памяти цепкой наша встреча выстанет Суеверным узором – на снегу лапки птичьи. 23.II.1918

ОНА ПРИТВОРИЛАСЬ НАБОЖНОЙ

– Хотите чаю? Горек жизни плен, Но нищета – смирения залог. – Ведь если я не преклоню колен – Так потому, что я всегда у ног. – Да, виден мастер даже в пустяке, И мерка для него – хороший вкус. – Ведь если я не подойду к руке – Так потому, что я всегда молюсь. Но вслух? ведь если я живая всё ж – Так потому, что потаен мой крест. – Стихи? но все-таки, ведь это ложь. – Талант? в конце концов, ведь это жест. – 15.VII.1918

ОНА ПРИТВОРИЛАСЬ ПОЭТОМ (Рождение кометы)

То вверх, то вниз – на взлетах или срывах Извилистого вольного стиха. И змейкой – вбок, в уклончивых извивах, Улиткой – впрямь, на сочне лопуха. И засмеяться: как легко и ловко! И заворчать: какая чепуха! Но мне милей тугая рифмоловка Размеренных ямбических теснин, Где мудрена увертка и сноровка. Мне мил чертеж расчисленных терцин: Два катета скосит гипотенуза, Мужские рифмы – женской рифмы клин. Напор воды сильней всего – у шлюза, И прихотям свободного пера Покорней всех классическая муза. Напомни мне, античная сестра, В подсчете слов скупа неумолимо, В подборе слов избыточно щедра – Что видела я, вправду или мнимо, По обе стороны добра и зла, Смеясь над тем, что мной сугубо чтимо, Идя сквозь всё, как нитка без узла, Не удержима никакою тканью, Вольна и до упаду весела. Почтим сперва тройных созвучий данью, Оконченных на ять или на е, Всех тех, кто вторил нашему молчанью. Кто с нами в лад плясал на лезвее. О, мало их, со-узников нам, ибо Кому приятно быть deshabille [2] ? Все – либо в бархате и шелке, либо В подобранной набойки пестроте. Кто с нами был и ниш, и наг – спасибо. А те, кто нас оставил втуне – те. Кто мимо шел, не замечая, ли же Не нисходя к звенящей немоте – Они еще дороже нам и ближе, Тем ярче светят нашей темноте В небесном, скажем набожно, престиже. Нам – предстоять в погибельной черте, Хотя в Москве, в Анапе, иль в Париже, Но – в благости очередном хвосте – У лика приснопесенного, иже Достойно есть прославить не на три, А н ашесть рифм, одна другой не ниже. О, голоса, затихшие внутри, В никем не обитаемых покоях, Покинутой земли сазандари, В чужой стране послушает – о, кто их? В часовне, где давно ни служб, ни треб, Кто ненапетый разогнет октоих? Наш, муза, жребий грустен и нелеп: Не мучит он, а только так, корежит – Не лезет ни в Элизий, ни в Эреб, А – полудьяволит и полубожит. Ведь судят нас – а по чужой вине, И даже не карают, только ёжат. И жаловаться не на что, зане Нас не казнят, а так, не замечают. Вся суть – вот это маленькое не: Не видят, не хотят, не отвечают, Не то, не так, не надобно, не тут. И каждым некак что-то отнимают. Но – отнимают тем, что не дают. Кто ближний наш? кто не прошедший мимо? Левит, купец – все мимо нас идут. Что ж, было трудно, стало выносимо, Еще немного – станет всё равно. Уже теперь – едва соединимо С другими в цепь отпавшее звено. Уже теперь – почти воспоминанье Что было так недавно – и давно. Ты помнишь, муза, первое свиданье? Как нас позвали в поздний темный час, Как я тогда – без слова и дыханья – В лицо Судьбе взглянула в первый раз? Был страшен, помню, ясный лик – прозрачен И беспощаден холод светлых глаз. Ты назвала: Кассандра – и означен Был весь мой путь: любовь, безумье, смерть И вещий дар, высок – и неудачен. Безвидный, круговой, бесшумный смерч. Ослепла я, но не упала стоном И бросила, как рифму, смерти – смех. Да, я была любима Аполлоном. Да, я живу в плену, в чужой земле. Да, мне не верят – снов и песен звонам. Да, я иду на смерть, к моей петле. Но я на всё отвечу звучным смехом И, подходя к последней вечной мгле, Я улыбнусь чужих минут утехам И, наконец услышав: падай, вниз, – Отвечу: рада — смелым вольным эхом – И я шутя возьму свой первый приз. До тех же пор – побудь со мной, подруга, Моих юродств перенося каприз. Лишь ты одна умеешь дать негрубо Не по руке тяжелое весло Невольничьего песенного струга. С тобой одной свободно и светло. Когда все спят, и стражи ночи крайней Уже дробится синее стекло – Не спи в саду, побудь со мной и дай мне Не позабыть, увидя факела, О знаменье, о лике и о тайне. Ты знаешь – всё мое судьба взяла: Где мать, сестра? где все, кто был мне дорог? Где отчий дом? ни друга, ни угла. Чужой, красивый, равнодушный город, Чужая радость и чужая грусть. И каждый мне никто – ни друг, ни ворог, И длится жизни скучная изусть. И, дней чужих рассеянная гостья, Всему, что есть, шепчу я тихо: пусть. Но станет ночь – и всех созвездий гроздья, Созрев, нальются пламенем – во мне. Ночь от ночи, от звездной кости – кость я. От синей крови ночи кровь во мне. От тишины полуночныя — сердце, От ветра ночи – песни плач во мне. И сны мои – от лунного ущербца. И как мне знать, сознанье отженя, Что пробил час, и – перебиты берца, Что нет меня, что нет во мне меня? И я, вскружась, лечу, несусь безгромно Над бездною поющего огня – Сквозь глубь и ширь пучины окоемной, Ввысь, Млечному Пути наперерез, Напереём Бездонности потемней, В даль, в пустоту, где след всего – исчез, Где потерялась времени примета, Вся – вихрь, и взлет, и взмах, и срыв, и срез – Вся задрожав от сдавленного света. Вся изойдя беззвучным воплем: на! – Слепая, исступленная комета. Но кто я, кто? себе самой темна, Я – как любовь – безумна и бесцельна, Но нет, любовь, как день, близка, ясна, А я – как ночь, темна и запредельна. Я – ненависть? Как ненависть, слепа, Как ненависть, одна и нераздельна. Но ненависть, как явь, долга, скупа, А я как – как сон – дающая, мгновенна, И я непостижима, как судьба. О, кто же, кто я? вечная измена? Я – мудрости безумье? смерти весть? И дольний гул: мимолетя из плена, Свободна ты, расплавленная песнь. 5-11.VII.1918

2

обнаженным (фр.).

НЕСОВПАДЕНИЯ

Пойдем на те извилины уклончивые, Где так прозрачны ткани темноты – Истачивать, настойчиво истончивая, До острия, все грани, все черты. Пойдем со мной, упрямая, застенчивая, Расшатывать последнюю ступень. Ведь ты, как я – всё та же, хоть изменчивая, Твоей тоски моя улыбка тень. Ведь ты, как я, давно умеешь опытными Словами тешить плачущих детей И отвечать насмешками безропотными Своей, давно не верящей, мечте. Утешены удобными скамеечками: «Согласие», «сочувствие», «свое», Давай измерим точными линеечками Твое – мое, похожее житье. Дай сосчитаем, сколько раз свершениями Морочила нас поздними судьба, И сколько раз она несовпадениями Губительна была нам и люба. И сколько раз поминками мы праздновали Всё, что сбылось – да не тогда, не тут – Все те звонки, которые опаздывали, К нам на одну из маленьких минут. Ты помнишь, да? кривыми переулочными Навстречу нам «единственный» идет, Задержат, нас, его ли – ну хоть булочными – И угол две дороги не сведет. Ты знаешь, да? душой и сердцем ранеными Припасть к чужим – о, навсегда – рукам, Слезами Сони, письмами Татьяниными – И услыхать: – не холодно ли вам? Ты любишь, да? все маски обаятельности. Все ласки, все приманки показать – И вспыхнувшей, и дрогнувшей признательности: – Не стоит благодарности, – сказать. Ты можешь, да? касания космические Увидеть в повседневном, естьза нет– И обратить в качания комические (Одной лишь буквы разница) завет. Ты хочешь, да? улыбкой – ох, усталенькою – Земное всё, чужое всё вдохнуть, И веточкою высохшею, маленькою К родимой Смерти, наконец, прильнуть. Она придет. Но ты ее не лесенками, А крыльями свободными лови. До тех же пор – давай играться песенками О святости, о правде, о любви. 6.I.1918

«Плачущая ль проталина…»

Плачущая ль проталина, Поющая ли душа. По-старому жизнь печальна, По-новому хороша. Луч в водяных излучинах, Блестящий и мокрый весь. Таимое Нет – созвучно Хвалой открытому Есть. С жалостью иль разгневанно К своим отошли мои. Со мной – вот зовет напевно, При мне – разве те ручьи. Щепки – обломки гордых мачт Моих, давно, кораблей. Как внятно поет и плачет Тот, маленький – водолей. 19.X.1917

«Зову своих – но путь оснеж ен их…»

Зову своих – но путь оснеж ен их, А мой высок и крут порог. Ах, в мире нет путей неезженых, Никем не топтанных дорог. Придите, прошеные, званые, Мой весел пир, мой краток час. Придите, брошенные, странные, Я у порога встречу вас. Жар-птичьим внемля звучным щебетам, Усыплены в прозрачной мгле, Вы позабудете о небе – там, Где хорошо и на земле. Я у окна стою, обрезжена Лучом ущербного серпа. Ко мне дорога не проезжена И не протоптана тропа. 15.XII.1914