Тщета: Собрание стихотворений
вернуться

Меркурьева Вера Александровна
Шрифт:

6. «О, эти дети, нами не рожденные…»

О, эти дети, нами не рожденные, И эти песни, нами не пропетые – Тоскующие, жадные, бессонные – Была мечта, была любовь, и нет ее. Глаза, от взгляда в робком уклонении, Неподнятые руки для объятия. Мир, новый мир у мига появления – И спрятанный боязнью неприятия. Взглянуть бы – как? помимо очевидности, Сказать бы – что? простое, как дыхание – И станет всё такою негой слитности, Что жаль и страшно потерять сознание. Душа мечты, измаянной скитанием, Мечта любви, потерянная странница, Зовем тебя великим заклинанием: Что быть могло, и не было – да станется. Да сдвинется, да сблизится, да сбудется. Хотим и ждем не явленного, тайного. А если это всё — нам только чудится, И нет иного — кроме обычайного? 1919. Москва

КАК ВСЕ

Евгению Архиппову
«Живи, как все» – это мило, Но я и жила, как все: Протянутая, шутила На пыточном колесе. Пройдя до одной ступеньки Немой, как склеп, нищеты – Как все, я бросала деньги – Голодная – на цветы. Весь день на черной работе Замаливала грехи, Как все – в бредовой дремоте Всю ночь вопила стихи. Как все, любившему снилась Тяжелым сном на беду. За ярость дарила милость – Как все – любовь – за вражду. Ступив своей жизни мимо, Навстречу смертной косе – Давно я живая мнимо И только кажусь как все.

«Я позабыла все слова…»

Я позабыла все слова – От нас к другим тупые крючья. Как прошлогодняя трава, Мне чужды всякие созвучья. Одним неведомым дышу, Одним живу неизъяснимым. И если всё еще пишу, То разве – мнимое о мнимом. Но есть одно, всего одно, Несовместимое с другими, Неотторжимое звено, Неповторяемое имя. Чуть помяну — и всё, весь мир Плывет в опаловом тумане. И я – на пытку, как на пир, Я – на позор, как на венчанье. V.1920

«Земных путей истоптано, исхожено…»

Земных путей истоптано, исхожено Днем и в ночи, под солнцем и под месяцем. А где она лежит, своя дороженька – Не удалось доведаться кудеснице. Не тут ли, между цветиками вешними, Меж ласковыми шелковыми травами? Нет, не мое. На миг один утешена, Но навсегда, о, навсегда отравлена. Не там ли, между каменными башнями, Холодными, пустыми и высокими? Нет, не мое. И душно там, и страшно там, Где бродят злые сны вокруг да около. Ни там, ни здесь. И вновь по пыльным улицам, По долгим тем путям земной усталости Идет она – чужой страны безумица, По белу свету темная скиталица. III.1920

И. ЭРЕНБУРГУ

Чуткий враг, угадывающий ряженых в каждой норке, зоркий бес, подглядывающий в сердца скважины, в песни створки – кто вам показал в колдовской кристалл преломление никогда не бывшего, вечно сущего, приближение – удаление Мимоидущего? Ах, не враг, не бес, не маг-творец фокусов-чудес, но в одной купели смоляной крещены мы, но мы песни наши пели, палимы одной огневой рекой, одной вековой тоской иссушимы. Оттого легко вам в моих глазах увидать смертный грех, древний страх, тех подземных рек огни – что и вам-то спать не дают они отблеском багровым в тяжких век тени исчерна-лиловой. Знаете ль вы, чаятель благ, скользкий бес, как земной прах любит глубь небес? как дышащих мглами влечет следить обожженными глазами полет Белокрылых – зная, о зная, что никогда им не ошибиться, не опуститься на могилах – и прощать им, любить их – заклятьем забытых – за то, что они так белоснежно-безучастны, так непонятно беспощадно-прекрасны. И еще одно известно вам: как тесно здесь и там смыкаются похожие створки темнокожие «я – не я – тоже я», узнавая в чужой сколотине – свои оттени, отвечая знакомым уголькам горящим – звенящим льдинок изломом; как в чужой отчизне, на тризне чужих поминок расстриженный инок и вставшая мумия меняются отравным злаком, прощаются уставным знаком изъятия – разного безумия рабы – но исчадия одной роковой судьбы, одного проклятия. 9.IV.1918

«Да, нам любовь цвела и пела…»

И вы любили на широком Просторе вольных рифм моих. А. Блок Да, нам любовь цвела и пела На вольной воле Блока рифм. Искали мы с Андреем Белым Мудреной рифмы логарифм. Мы за Ахматовой метались, От душной страсти без ума. Для Кузмина мы наряжались И в маркизет и в гро-дама. Мы отдыхали на Бальмонте — Лесной поляне трав и мха. И нами в Брюсове-архонте Не узнан Каторжник стиха. Нас Вячеслав Великолепный И причащал… и посвящал… Для нас он мир в эдем вертепный — В обоих смыслах — обращал. Где изнывала, токи крови Лия, стенающая тварь – Он воздвигал и славословил Свой торжествующий алтарь. Кровь Сатаны храня в Граале, Христа в Ди ониса рядил, И там, где, корчась, умирали, Благословлял — и уходил. 11.I.1918

С ЧУЖОГО ГОЛОСА (Оттепель ночью)

I. Романтика 30-х годов

Ночной туман встает, клубится, И круг магической луны, Едва виднеясь, серебрится Сквозь неба мутной пелены. Снег почернелый мягко тает, Ноге послушно уступает, Хрустит обманчивым ледком. За незажженным фонарем Возница дряхлый мирно дремлет. Всё тихо. Редко ухо внемлет – Пройдет усталый пешеход Да взлает пес из-за ворот. Гляжу – в душе осиротелой Встает забытая печаль — Как тайный зов мечты несмелой В недосягаемую даль. Как древоточец стены гложет, Воспоминание тревожит Неумолимой чередой Души покинутой покой. Где ты, прекрасная? Как прежде, К любви невольнику сойди, Зажги бывалый огнь в груди, Дай крылья легкие надежде, И на чужбине мрак пути Лучом волшебным озлати. 12.I.1918

II. По Вячеславу Иванову

Двойных небес единая Селена – Душа миров к мирам души слепа. Но разоймет ее вериги плена Двуострый рог единого серпа – Воспоминанья упованьем смена – Двойной удар единого цепа, Кому вода и снег – хоть по колено – Зерно и колос одного снопа. И ты, уснувший вещим сном возничий – Личина, лик двуличий и величий, Ты, вечности хребта отпавший пик, На колеснице рухнувшей Патрокла, Зане праматерь-Гея вся измокла, Влеки меня ко мне – как мой двойник. 12.I.1918